Карлик Петра Великого и другие - [23]
Здесь Суслов, прервав рассказ, указал на длинный гвоздь, наполовину вбитый в стену или, скорее, вставленный в расшатанную дырку. Азарьин подошел к нему и внимательно осмотрел. Гвоздь был кованый, с широкой шляпкой; на его стержне запеклась ржавчато-бурая корка. Азарьину хотелось спросить, куда был забит этот гвоздь — в руку или ногу Ивана Тимофеевича, но он промолчал.
Суслов между тем перешел к окончанию своей истории. После чудесного воскрешения он тайно перебрался в Москву, где для отвода глаз завел торговлю в Масляном ряду. Построенный им «дом божий» стал местом радений божьих людей. Сюда, в московский Горний Иерусалим, пришел из Костромы к «возлюбленному сыну своему» Ивану Тимофеевичу господь саваоф, верховный гость Данила Филиппович. «Много вечеров провели мы с ним вот за этим самым столом, — проговорил Суслов, поглаживая обеими ладонями отполированную до блеска поверхность стола, за которым он сидел, — много благодати излили на людей божьих». Когда же Данила Филиппович увидел, что истинная вера укрепилась на земле, то в один из дней, после долгого радения, прямо из дома Ивана Тимофеевича вознесся на небо.
— Ну вот, теперь ты знаешь узкий путь в Царство Небесное, — строго сказал Суслов. — Так поклянись же не открывать того, что услышал, никому, не исключая духовного отца.
Азарьин поклялся и поцеловал гвоздь, который Акулина вынула из стены и поднесла ему. Он очень хотел увидеть своими глазами моление в Духе и потому с радостью принял предложение Суслова остаться и принять участие в радении «корабля» — так называлась община божьих людей. Не вставая с лавки, Азарьин дождался назначенного часа, когда сусловский дом наполнился молчаливой толпой прихожан обоего пола; по виду это были посадские люди и крестьяне. Нимало не стыдясь друг друга, они переоделись в длинные, доходившие почти до пят белые сорочки, принесенные с собой или розданные Акулиной. Азарьин тоже получил такую сорочку и торопливо, преодолевая смущение, облачился в нее.
Поднявшись наверх, божьи люди молились перед гвоздем, прикладывались к нему, после чего целовались — мужик с мужиком, баба с бабой — и рассаживались по лавкам вдоль стен. Тем временем Суслов вышел из комнаты и вернулся тоже в новом наряде — красной льняной рубахе; его голову украшало некое подобие венца, вокруг которого были прикреплены лики херувимов, вырезанные из плотной бумаги и выкрашенные в алый цвет. Прошествовав через все помещение, он воцарился за столом. Акулина уселась под гвоздем, на табурете, покрытом малиновым сукном; перед ней поставили ведро с торчащими из него вербными прутьями.
Началось радение. Божьи люди пали ниц перед Сусловым, творя Исусову молитву: «Господи, помилуй мя!» Он отвечал им призывами верить в него «несумненно». Нудное бормотание десятков людей действовало отупляюще. Азарьин поначалу продолжал сидеть на лавке, с неловким чувством глядя на спины и голые пятки молящихся, но, встретив взгляд Суслова, который возвел очи горе, как бы показывая, кому предназначена молитва, тоже сполз с лавки и, прикрыв веки, присоединил свой голос к общему гулу. Моление длилось бесконечно; время, казалось, замерло. Азарьин даже не почувствовал, как впал в полузабытье, из которого его вывел громкий голос Суслова, звавший всех подходить к нему за благословением. Осененные его рукой единоверцы один за другим пускались в быструю пляску, по кругу, высоко подскакивая и распевая незнакомые Азарьину духовные стихи:
Плясовой круг с каждой минутой расширялся все больше и больше, вбирая новых участников, и наконец пробегавшие мимо Азарьина люди подхватили его под руки и поставили в хоровод. Его затекшее от неподвижности тело с радостью отдалось кружению. Темп пляски непрерывно ускорялся. Азарьин чувствовал, как на теле проступает пот; стены, пол, предметы, лица и фигуры людей дрожали и плыли в глазах, губы сами собой расползались в блаженной улыбке… Вдруг хоровод остановился и распался. Возбужденная скачкой толпа, тяжело дыша, обступила Акулину. Каждый по очереди прикладывался к ее колену и получал от нее вербный прутик, которым она предварительно стегала подошедшего по плечу.
Постепенно составился новый круг: теперь все скакали, хлеща себя и других вербами по оголенным плечам и распевая:
Азарьин скакал вместе со всеми, с восхищенным испугом прислушиваясь к новым, еще неизведанным ощущениям: бурному сердцебиению и легкому трепетанию внутри живота, от чего по всему телу разливался сладостный восторг. А вокруг раздавалось:
Ужасное… оно повсюду. Выглядывает из темного леса, караулит под дверью, едет с тобой в одном вагоне. Ужасное… оно всегда. В эпоху царей и во время Первой мировой, в «лихие» девяностые и в наши дни. В прошлом, настоящем, будущем. Ужасное… оно во всем. Пялит безумные зенки сектанта, проливается с небес кровавым дождем, шепчет из жерла старой стиральной машины, звонит по домофону, доставляется курьером на дом. Ужасное уже здесь. В твоих руках! На страницах антологии «Самая страшная книга 2020».
Книга известного писателя и историка С.Э. Цветкова посвящена эпохе расцвета Древней Руси (XI—XIII вв.). Автор показывает это время во всем его сложном противоречии: с одной стороны — бесконечные княжеские распри, с другой — настойчивое стремление великих представителей древнерусской государственности объединить страну. Цветков подробно прослеживает постепенное угасание могущества Киева и перемещение государственного центра тяжести на земли Северо-Восточной Руси. Необычайно интересно прорисованы ключевые фигуры этого времени: Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо.
Марк Аврелий, Ричард Львиное Сердце, Никколо Паганини… Эти имена рождают в воображении картины минувших эпох: Античности, Средневековья, Нового времени. В сборник исторических миниатюр вошли наиболее яркие факты биографий знаменитых правителей, злодеев, художников и философов прошлого, а также выразительные, но малоизвестные исторические эпизоды, относящиеся к разным странам и эпохам. Главная особенность автора в том, что он нащупывает детали, которые ускользнули от официальных летописцев, показывает характерные особенности великих, их привычки, слабости и пороки.
Известный писатель, автор многочисленных научно-популярных книг и статей, историк С.Э. Цветков предпринимает попытку дать целостную картину хода русской истории, которая отвечала бы современному уровню исторического знания. В книге рассматриваются вопросы древнеславянской истории и возникновения Русской земли. Большое место в книге уделено связям славянства со многими народами Евразии, выдвинут ряд новых идей и оригинальных взглядов на происхождение нашего государства и русского народа.
Известный писатель, автор многочисленных научно-популярных книг и статей, историк С.Э. Цветков подробно рассматривает один из самых драматических периодов древней русской истории — со второй половины 70-х годов X века до 1054 года. Это время кровавых династических распрей, коренного преображения духовных основ древнерусской жизни, блестящего взлета древнерусской государственности и культуры, напряженного поиска Русью своего места в мировом историческом процессе, время великих людей, великих событий, великих идей.
15 мая 1591 года в Угличе произошло событие, во многом предопределившее дальнейший ход русской истории. При загадочных обстоятельствах погиб восьмилетний царевич Дмитрий – последний отпрыск Ивана Грозного. А может, и не погиб – на этот счет у историков существуют различные мнения. От ответа на этот вопрос во многом зависит наше восприятие событий Великой русской смуты 1605–1613 годов. Кому присягнули русские люди в мае 1605 года – Самозванцу, или же все-таки истинному царевичу Дмитрию? Кто был убит годом спустя и чьим прахом москвичи зарядили пушку и выстрелили в сторону Литвы – Лжедмитрия или же законного царя, последнего Рюриковича? И наконец, кто же был канонизирован под именем царевича Дмитрия – настоящий сын грозного царя или какой-то другой, неизвестный отрок? На все эти вопросы читатель получит ответ в книге историка Сергея Цветкова «Царевич Дмитрий».
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.