Карл Маркс и современная культура - [11]

Должен быть выход из этой нравственной антиномии, и он есть, приблизительный, как все человеческое, но реальный. Кто знает доклад Маркса Гаагскому конгрессу Интернационала о тайном альянсе бакунистов или его критику книги Бакунина «Государственность и анархия», не усомнится в том, что марксизм отвергает насилие, творимое «деспотической и иерархической тайной организацией», ставящей себе цель осчастливить слепое большинство посредством казенных методов старой монархии. В таком понимании революционного действия есть нечто унижающее народную массу, a we поднимающее ее к самостоятельной деятельности. Даже прямые благодеяния, не говоря уже об утеснениях, безнравственны, если они способствуют подчиненному положению и пассивности масс. В большом историческом смысле это последняя отрыжка барства, хотя, например, такой соратник Бакунина, как Нечаев, был чистокровным плебеем, потенциальным народным Бисмарком или Бонапартом.

Вся деятельность Карла Маркса, которому вульгарные демократы и анархисты никогда не могли простить его роли ученого в революционном движении, проникнута глубокой верой в историческую активность народов. И это не было для него делом революционного примитивизма, позицией человека, желающего прикоснуться к живительному роднику народной почвы, раствориться в «коллективных представлениях» толпы. Маркс не говорит, подобно Огареву: «Пойдем, брат, в пролетарии!» Его основной идеей был интеллектуальный и нравственный подъем рабочего класса.

В чем состоит единственная возможная гарантия превращения вещественных сил и средств, созданных человеческим обществом, в подчиненную ему, покорную стихию? Она — в революционно — критической практике, поднимающей миллионы существ, смятых капитализмом (превращенных им в «фабричный товар природы», по выражению Шопенгауэра), на уровень самостоятельного общественного творчества, доступного самой широкой массе людей и получившего реальное отражение в их судьбе. Какие бы обвинения ни предъявляли социалистической революции ее враги или скептики, громадный приток новых людей снизу, раскрепощение их способностей и энергии больше всего говорит в пользу коммунизма. Опыт русской революции показал, что соединение политической организации с массовой самодеятельностью может творить чудеса И, несмотря на все трудности и ошибки, это только начало. Весь исторически неизбежный ход вещей говорит нам, что еще большие чудеса впереди. Недаром великий продолжатель дела Маркса — В. И. Ленин с такой настойчивостью развивал эту идею марксизма, ссылаясь на опыт Парижской коммуны и наших Советов, на сочетание почина, самостоятельности, свободы движения, энергии, раз — маха снизу — и добровольного, чуждого шаблонов, централизма.

В процессе сплочения, борьбы за единство воли народных масс возможны и оправданы вынужденные суровой обстановкой меры устрашения, сами по себе жестокие. Но не насилие здесь играет главную роль, а именно сплочение, единство воли. Ленин говорил «Единая воля не может быть фразой, символом. Мы требуем, чтобы это было на практике. Единство воли на войне выражалось в том, что если кто — либо свои собственные интересы, интересы своего села, группы ставил выше общих интересов, его клеймили шкурником, его расстреливали, и этот расстрел оправдывался нравственным сознанием рабочего класса, что он должен идти к победе. Про эти расстрелы мы открыто говорили, мы говорили, что мы насилие не прячем, потому что мы сознаем, что из старого общества без принуждения отсталой части пролетариата мы выйти не сможем. Вот в чем выражалось единство воли. И это единство воли на практике осуществлялось в наказании каждого дезертира, в каждом сражении, в походе, когда коммунисты шли впереди, показывая пример»[6].

Мысль Ленина состоит в том, что хозяйственное строительство требует других форм единства воли, чем война, что насилие над мелким хозяином есть нелепость, что необходимо «моральное воздействие на крестьянство». Но единство воли, сплочение, товарищеская дисциплина остаются главной силой рабочего класса и в мирное время. Только на фоне растущего «нравственного сознания» масс может быть оправдано применение тех или других принудительных мер — без этого самые целесообразные и мягкие формы управления были бы отравлены казенщиной. С другой стороны, ошибки и злоупотребления возможны и в подъеме общественной активности, но перспектива здесь уже другая, полная исторического оптимизма. «Восходящей силе все помогает, — писал Герцен, — преступления и добродетели; она одна может пройти по крови, не замаравшись, и сказать свирепым бойцам: «Я вас не знаю, — вы мне работали, но ведь вы работали не для меня».

Нелегкое бремя возложила история на плечи наших современников. Однако средство, способное расколдовать человеческую жизнь, лишив ее «отчужденного» характера, есть. Оно состоит в пробуждении общественной энергии масс. Учение о диалектическом взаимодействии людей и обстоятельств в процессе революционного изменения мира, подготовленное всем развитием философии начиная с Аристотеля, является вместе с тем самым тонким созданием гения Маркса. В нем — ответ на загадку истории, ключ к решению как бы неразрешимых проблем, в которых часто теряется современная мысль. Учение Маркса объясняет нам, каким образом человек, определяемый или даже, если угодно, фабрикуемый всей совокупностью технических сил и вещественных обстоятельств современной эпохи, может овладеть духовной свободой, доступной ему в пределах жизни отдельной личности, стать выше самого себя и достигнуть наибольшего возможного счастья в братском объятии миллионов.