Карл Либкнехт - [54]

«Подлинные государственные изменники в Германии — это ответственные и безответственные члены германского правительства, бонапартисты (С нечистой социальной совестью; это те политические и капиталистические охотники за наживой и игроки ва-банк, те финансисты и любители всякого рода ажиотажа, которые исключительно ради своей выгоды, под защитой полуабсолютизма и тайной дипломатии, вызвали эту воину самым преступным образом. Государственные изменники — это те люди, которые ввергли человечество в хаос столкновения варварских сил, превращают Европу в груду развалин и пустыню и окутывают ее атмосферой лжи и лицемерия, в которой истина слепнет и задыхается»…

В обвинительном акте Либкнехта обвиняют в «пособничестве враждебным державам». На это Либкнехт в своем документе отвечает:

«…Обвинение попадает в хорошую компанию «Аксьон франсэз» и «информаций» таких газет, как «Матэн» и «Фигаро», хотя там меня — iocus regit actum[7] — столь же справедливо, как и в немецком обвинении, клеймят агентом германского правительства. Обвинение идет по стопам французского, австрийского, итальянского, турецкого, русского и шведского «правосудия», преследующего моих единомышленников во всех этих странах, как государственных изменников, и присудившего к тюремному заключению моих друзей Хеглунда, Ольелунда и Хедена за их высокополезную пропаганду массовой стачки против войны, несколько недель тому назад в Швеции.

«Я исполнил свой долг, как и впредь неуклонно буду исполнять его, и оправдываться мне не в чем».

И действительно, отзывы, которые давались об «антипатриотических» выступлениях Либкнехта в прессе Антанты, были весьма любопытны с точки зрения классовых оценок. С одной стороны, газетам Антанты очень хотелось использовать выступления Либкнехта против Германии — ведь во время войны все средства хороши: и щекотать Польшу обещаниями независимости, и подымать Ирландию на восстание против Англии, и раздувать слухи о стачках у неприятеля, о недовольстве «его» рабочих и т. п. Но с другой стороны, газеты Антанты боялись много говорить о выступлениях Либкнехта против германских империалистов, ибо они чувствовали и сознавали, что пример будет заразителен, что рабочие и солдатские массы легко переведут слова Либкнехта с «немецкого» языка на французский, английский и т. д.

Крайне характерны были оценки либкнехтовских выступлений, дававшиеся в Наших русских национал-либеральных изданиях — «Русской мысли», «Речи» и др. Струве и К° решительно предостерегали против попыток использования речей Либкнехта, направленных к разоблачению германского империализма, видя в них «интернациональный яд». Наиболее «сознательные» (в классовом смысле) русские национал-либералы — именно потому, что они жили и подвизались в стране, где социальная почва была более всего накалена и где революция была близка — отметали попытки мелкого «использования» выступлений Либкнехта против германского империализма и открыто подчеркивали (во время войны!) солидарность интересов империалистов всех стран (в том числе и германских) против Либкнехтов всех стран. В «Русской мысли» Изгоев писал, что «малочисленные единомышленники Карла Либкнехта и Розы Люксембург являются людьми, не имеющими чувства долга перед своей родиной… Надо оказать, что поведение германской социал-демократии законно и разумно, как законно и разумно поведение с.-д. Франции, Бельгии и Великобритании. Наоборот: К. Либкнехт и Р. Люксембург совершают объективно крупную ошибку, обнаруживая отсутствие представления о времени и месте» («Русская мысль», 1915, IV, стр. 12). Вот она, «международная солидарность» буржуазии всех стран во время самой войны!..

О себе самом К. Либкнехт в упомянутом контр документе говорит: «Мне не в чем оправдываться. Я просто заявляю, что я — социалист-интернационалист и стою за политику, которую уже много лет веду совершенно открыто. Я не беру назад ни единой буквы из моей брошюры, из лозунгов: «Долой правительство! Долой войну!», из моего заявления от 3 мая, из всего, что было мною сказано в парламенте и что вызывало яростный вой моих врагов. Оправдываться мне не в чем».

Вот как разговаривал Карл Либкнехт со своими врагами, находясь у них в плену.

6 июня 1916 г. Либкнехт вносит письменное предложение об освобождении его из-под стражи:

«Предлагаю отменить приказ о взятии меня под стражу от 3/V с. г. Следствие закончено, следовательно освобождение мое из предварительного заключения не может нанести ущерба его интерсам.

В интересах воинской дисциплины не вижу надобности держать меня в тюрьме.

О побеге не может быть и речи. Вряд ли кому придет в, голову парадоксальная мысль, чтобы у меня могло явиться желание уклониться от суда.

Солдат рабочего батальона Либкнехт».

7 июня это ходатайство об освобождении было отклонено.

10 июня Либкнехт посылает в суд новый дополнительный разбор предъявленного ему обвинительного акта, подвергая осмеянию каждую фразу его и не оставляя от него камня на камне.

«Обвинение оспаривает империалистический характер войны и наличность немецких завоевательных планов. Пусть оно справится об этом у антрепренеров марокканской политики и «тигрового прыжка» в сторону Агадира — в германском генеральном штабе, у германского кронпринца, у г. фон Тирпипа, у статс-секретаря Вольфа, в Дейче Банк и прочих крупных банках, у представителей металлургической промышленности… Справьтесь также у баварского короля с его династическими стремлениями и, первым делом, — у «адмирала Атлантического океана» и у имперского канцлера».