Карибы - [8]

Пока он уловил лишь самую малую часть из многословных объяснений старого Стружки, но уже погрузился в удивительный мир новых ощущений, открывающийся всякий раз, когда канарец передвигал ладью или съедал пешку соперника. Совершенно очевидно, что его натура игрока нашла наконец широчайшие возможности опять проявиться.

По удивительной, но чудесной случайности в этот жаркий карибский день на борту грубого и тяжелого корабля сошлись два игрока с совершенно противоположными характерами — хладнокровию, аналитическим способностям и осторожности Бернардино из Пастраны противостояли спонтанность, интуиция и напор канарского пастуха.

Эти двое, уже четыре дня плывущие куда глаза глядят под палящим солнцем и думающие лишь о шахах и рокировках, представляли собой совершенно немыслимое зрелище, но, может, именно с помощью этой бессмыслицы они пытались избежать бесконечных проблем, обступающих со всех сторон, или паники, которая могла завладеть их духом перед лицом неизбежной катастрофы.

Даже акулам стало скучно.

Безмолвные свидетели состязаний, во время которых произносился едва с десяток слов, однажды утром решили погрузиться в теплые и чистые воды в поисках добычи менее аппетитной, но более доступной, и тишина стала столь абсолютной, будто сама жизнь исчезла с поверхности планеты, а массивный корабль проник сквозь границы реальности в какое-то новое измерение, доселе неведанное.

Морская вода на такой глубине, казалось, стала еще более плотной, а ее зеленый цвет сменился насыщенно-синим, не утратив при этом маслянистой неподвижности; однако ни один из них не заметил этой перемены, а если бы даже и заметил, все равно не обратил бы внимания. Казалось, путешественников нисколько не волновало, какого цвета вода в море — зеленая, синяя или хоть черная, лишь бы море было спокойно, а палубу не качало.

А между тем, запасы пресной воды подходили к концу.

Жаркий знойный день сменялся душной безветренной ночью, не приносившей даже тени желанной прохлады; не было сомнений, что никакого дождя в ближайшее время не предвидится, и им грозит серьезная опасность умереть от жажды.

Старый Стружка, однако, старался делать вид, будто его это совершенно не беспокоит.

— Единственное о чем я жалею, — сказал он, — так это о том, что напоследок не нашлось настоящего врага, чтобы с ним сразиться. Что до остального, то рано или поздно всё равно это закончится, а я и так пожил достаточно.

— А я — нет. Будем искать землю.

— Где?

— Да где-нибудь. Помнишь карибов, напавших на форт? У них была пирога, а это значит, что они не могли прибыть издалека.

— Может, с Кубы.

Рыжий убежденно покачал головой.

— Куба — на северо-востоке, и каннибалы там не живут. Они приплыли откуда-то еще.

— Будь что будет, — твердо заявил плотник. — Предпочитаю погибнуть от жажды, чем попасть в лапы этих тварей.

Сьенфуэгос, на глазах у которого карибы сожрали двоих его друзей, а эта ужасная сцена еще была жива в его памяти, поначалу тоже придерживался такой точки зрения, но вскоре жажда, ставшая их неотвязным спутником и плохим советчиком, заставила его изменить мнение на этот счет. Поэтому, когда на рассвете шестого дня на горизонте показался размытый силуэт высокой горы, к которой их упорно несло течение, они решили приблизиться к острову, даже рискуя попасть в руки свирепых тварей.

Это оказался красивый зеленый остров, хоть и не слишком большой. Высокие отвесные скалы из черного камня сменялись маленькими пляжами с чистейшим песком. Они дрейфовали вдоль берега более пяти часов, но не заметили никаких признаков присутствия человека: ни хижины, ни лодки, ни даже протоптанной тропинки. С каждой минутой они все больше склонялись к выводу, что остров необитаем.

Теперь жажда стала нестерпимой, и канарец пришел к заключению, что, если Стружка решил умереть на борту корабля, то это его право, он же рискнет и высадится на землю, чтобы любой ценой найти воду.

— Заходи в эту бухту, — велел он. — Я поплыву к берегу и схожу на разведку; если к вечеру не вернусь, уплывай.

— И куда? Без воды я далеко не уплыву.

— Это уж твое дело, но я хочу, чтобы ты знал: я не стану тебя винить, если ты уйдешь. Каждый волен умереть так, как считает нужным, и я считаю, что должен воспользоваться шансом.

Они встали на якорь в сорока метрах от берега, возле белой песчаной косы, где не наблюдалось никаких признаков акул. Взяв оружие, свой верный шест и пустой бочонок, Сьенфуэгос соскользнул в воду, протянув на прощание руку другу.

— Пожелай мне удачи, старик! — попросил он.

— Удачи тебе, Гуанче! — ответил тот. — И помни: я буду ждать тебя до тех пор, пока не появятся эти твари. Жажду я вытерплю. Тогда я привяжу камень себе на шею и брошусь в воду.

Канарец медленно поплыл, высматривая опасность. Когда же он наконец ступил на песок, ощущение твердой земли под ногами показалось ему странным после стольких дней качки на утлом суденышке.

Он настороженно прислушивался к каждому звуку, но слышал лишь пение птиц да крики обезьян, и в итоге начал подумывать, что, возможно, судьба сменила гнев на милость, и этот земной рай и в самом деле необитаем.