Карибский сувенир - [40]
Жарко не только нам. Жарко всем. У полицейского, стоящего в тени большого дома, из-под белой каски текут за воротник струйки пота. Он внимательно рассматривает нас и быстро, как эквилибрист, крутит резиновой дубинкой перед лицом — нагоняет прохладу. Утирает пот с лица пожилой мужчина с пачкой красных листков в руках. Он сует их в карманы проход жим и усталым, охрипшим голосом выкрикивает все время одно и то же:
— Греве! Греве!..
Жарко всем. Духотища! Рубашки на мужчинах промокли и прилипли к спинам; узкие платья на женщинах повлажнели и плотно облегают стройные тела. Невесть откуда взявшаяся грязная собачонка, вывалив из раскрытой пасти трепещущий язык, стоит у края тротуара, подставив бок тонкой струе воды, бьющей из какой-то трубы…
— Греве!.. Греве!.. — раздается громкий, усиленный мощными репродукторами голос.
— Греве?… Что же это такое? — морщит лоб Валентин.
— Греве! Греве!.. — громыхает между каменных утесов-домов, скачет гулким эхом по мостовой сердитый, взволнованный, требовательный радиоголос…
На улицах Ресифи можно увидеть горы кокосовых орехов. Орехи содержат в себе прохладное сладковатое молоко. Чтобы утолить жажду, длинным ножом — мачете — обрубают у ореха верхушку и пьют белую вкусную жидкость.
Он разносится из автомобиля, на котором установлены два динамика: один темным зевом смотрит вперед, другой обстреливает словами, фразами, длиннющими предложениями, перемежающимися все тем же коротеньким «греве… греве… греве…» Автомобиль двигается прямо посредине улицы, и человек, сидящий справа от шофера, что-то торопливо говорит в микрофон. Говорит, требует, угрожает. А сзади автомобиля с рупорами ползут десятки автобусов, троллейбусов и легковых машин. Автомобиль с динамиками едет все медленнее и наконец вообще останавливается, перегородив улицу поперек. Все движение замирает, образуется гигантская пробка; автобусы, автомашины истошно сигналят, но над их возмущенными руладами гремит мощный человеческий голос: «Греве!.. Греве!! Греве!!!» Люди скапливаются на мостовой, людской поток выплескивает с тротуаров и окружает автомашину. И вот уже только рупоры видны над их головами. Замолкли автобусы, а голос безвестного агитатора набирает все больше и больше силы и хлещет по людским лицам, по их барабанным перепонкам все тем же решительным словом «греве». Люди, внимательно вслушиваясь в слова, рвущиеся из динамиков, сами что-то тревожно и негодующе кричат и ловят красные листки, падающие откуда-то сверху… А из подворотни одного из домов, затягивая на ходу ремешки касок, уже идут к автомобилю пятеро высоких широкоплечих полицейских. Выставив вперед плечи, они врезаются в толпу, и через несколько минут радиоголос умолкает.
Что же происходит? Может, революция? Или реклама какого-нибудь нового лечебного препарата?.. Что же это за слово — «греве»?
— Забастовка!.. — хлопает себя по лбу Валентин. — «Греве» — это значит забастовка!
Да. Забастовка. Сегодня бастуют работники типографий, газет и служащие торговых предприятий. Они требуют улучшения условий труда, повышения заработной платы на шестьдесят процентов и удлинение оплачиваемых отпусков.
«Бастуйте все!» — призывают плакатики, пришпиленные к стенам домов. «Ты с нами, приятель?» — вопрошают листовки, шелестящие под ногами. «60 % — не меньше!» — требуют надписи, перечеркнувшие мелом рекламные объявления и двери магазинов. «Мы не можем так больше жить! Янки грабят нас! Долой ами из бразильской экономики! Дядя Сэм, прочь с бразильской земли!» — требуют белые, красные, зеленые листки.
Если же поехать в порт, то можно увидеть голубой океанский простор и расправившиеся паруса уходящего в рейс старого корабля.
Забастовка. Типографии не работают, редакционные залы газет пустуют; закрыты все магазины… Хотя нет. Не все. Один из магазинов осторожно раскрыл свои стеклянные двери. Как видно, хозяин его решился рискнуть — он сам стал за пустой прилавок в ожидании покупателей: ведь когда все остальные магазины закрыты, можно сделать большую выручку. А вот и покупатели — густая толпа хлынула к стеклянным дверям, загалдела, заволновалась возле сверкающих витрин… Но что это? Звенит стекло, блестящие брызги сыплются на тротуар. Хозяин поспешно опускает металлические жалюзи, толпа свистит, угрожает.
Машина с рупорами сворачивает в боковую улочку, полицейские, расстегивая ремешки касок, исчезают в одном из подъездов, пробка рассасывается, толпа растекается по тротуарам. А мы идем по центральной улице Ресифи, авениде Куаррапес. Идем просто так, без каких-либо определенных целей и планов. Просто идем и смотрим вокруг.
Авенида Куаррапес — широкая и красивая улица. Правда, на ней маловато зелени, но дома современные. Все они — высоченные, многоэтажные, с громадными, без переплетов окнами, облицованные цветной блестящей плиткой. Улица перескакивает мостом через реку Беберибо, который отражается в ней своей круто изогнутой аркой. На каменных перилах моста сидят дети и пожилые мужчины читают газеты и журналы. Мальчишки и девчонки стрекочут, как кузнечики, и облизывают языками дымящееся холодом мороженое. Юноши, девушки сидят спиной к прохожим. Сидят, свесив ноги над мутной водой, и, прильнув друг к другу, шепчутся о чем-то.
