Карьеристы - [28]

Крауялис кончил. Он еще минуту оставался стоять, обводя дико горящими глазами шумно аплодирующих товарищей. И внезапно сел, закрыв лицо руками. Нечесаные волосы упали на лоб, прикрыли глаза, щеки… Во всей его сгорбленной фигуре чувствовались сосредоточенность, боль, а может быть, и разочарование.

Во время его речи Домантас ловил на себе неприязненные взгляды. Все посматривали на него. Он снова почувствовал неловкость и пожалел, что пришел сюда.

Сидевший во главе стола Мурза понял это и, подняв бокал, громко сказал:

— Выпьем за господина директора, за нашего Домантаса!

Гости довольно неохотно приняли тост и молча выпили.

Викторас покраснел.

Постепенно снова поднялся веселый шум и галдеж. Крауялис теперь пил еще больше, но с Домантасом старался не встречаться глазами, разговаривал с соседом, сидевшим по другую руку. Однако, как ни горько было на душе у Домантаса из-за речи Юргиса, он вовсе не сердился на него. Ему даже казалось, что Юргис достоин сочувствия, жалости. Он и сам не знал, почему вызывает у него Крауялис эту жалость, странным образом переплетающуюся с чувством горечи и возмущения.

Положив руку на плечо Юргиса, Викторас тихонько сказал:

— Не думал, что ты способен на такие пламенные речи.

— Разве это трудно — лаять? — горько и виновато ответил тот.

— Послушай, а зачем тебе все это?

У Крауялиса заблестели глаза, движением плеча он освободился от руки Домантаса и высокомерно заявил:

— Объясняться я не намерен.

В его голосе проскользнули нотки заносчивости и даже ненависти.

— Что с тобой? Разве мы не друзья? — укорил его Викторас.

— А разве для тебя это важно? Разве нужны друзья тому, у кого есть собственная вера?

И, отвернувшись от Домантаса, он громко объявил:

— Господин директор хочет произнести речь о любви к отечеству.

Все замолчали.

— Провокация, — пробормотал Домантас.

— Какая ж тут провокация? — вмешался хозяин. — Кто лучше тебя может сказать о патриотизме?

— Все мы умеем зарабатывать на патриотических акциях неплохие дивиденды, — глядя на Мурзу, язвительно процедил Домантас.

— Видишь, остроумия хватает, мог бы продемонстрировать его нам, — миролюбиво ответил Алексас.

Но Домантас ничего больше не сказал. Он ждал лишь, когда можно будет распрощаться.

Наконец ужин кончился. Хозяин предложил гостям перейти в гостиную. Домантас поблагодарил его и протянул руку Крауялису. Юргис долго сжимал его ладонь и растроганно смотрел в глаза.

— Викторас… — только и мог вымолвить он, но отпуская руки приятеля.

— Будь здоров… Произнеси еще одну пламенную речь. — И Домантас направился в прихожую.

Тут озабоченный Мурза, вышедший проводить гостя, спросил:

— Уж не обиделся ли ты?

— Нет-нет. Все хорошо.

— Мне очень неудобно… Не обращай внимания на болтовню Крауялиса. В политике ничего не следует принимать за чистую монету.

— Всего доброго.

— Ты куда едешь отдыхать? В Палангу?

— Да. Мы уже договорились с женой.

— Я тоже еду туда. Встретимся.

XII

Вечером второго июля семья Домантаса с огромными чемоданами отбыла в отпуск. В Палангу приехали утром. Комнаты были заказаны заранее, и их такси без остановок мчалось по пыльным улицам городка к новой, спрятавшейся в сосновом бору вилле. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь ветви деревьев, проснувшиеся курортники распахивали окна, чувствовался запах смолы, доносился несмолкающий шум прибоя, с моря веяло живительной свежестью.

Зина была в восторге и от виллы, где они заняли две прекрасные комнаты, и от царящей вокруг свободы. Приведя в порядок вещи и переодевшись, она поспешила к морю.

Узкими дорожками, проложенными по дюнам, группки отдыхающих тянулись к пляжам. Многие были в длинных халатах. У моря некоторые закапывались в горячий песок, а другие подставляли свое тело солнечным лучам.

Домантане очутилась на общем пляже, обошла его вдоль и поперек, встретила немало знакомых, но ни к кому не присоединилась. Множество молодых и далеко уже немолодых мужчин приветствовало ее, заговаривали с госпожой директоршей и знакомые дамы, но она все не решалась примкнуть к какой-нибудь группе. Ей хотелось сразу увидеть как можно больше нового, ощутить безграничную свободу пляжа, сообщить всем вокруг, что наконец-то и она прибыла.

Среди толпы мужчин ее глаза пытались отыскать лишь одного, стройная фигура и отуманенные страстью зеленые глаза которого вставали перед ней и тогда, когда думала она о своих обязанностях жены и матери. Но напрасно блуждал ее взгляд — Алексаса нигде не было.

Наконец встретив двух дам из Женского клуба, Зина вместе с ними пошла к воде. Отдых начался. Домантас тоже поддался настроению безделья и лености. Он загорал на мужском пляже, выслушивал старые скабрезные анекдоты и время от времени, ради разнообразия, шел с товарищами на общий пляж.

Вечерами Викторас и Зина выходили гулять, встречались с каунасскими знакомыми и всей гурьбой сворачивали на взморье. Однако Домантене почему-то оставалась задумчивой, угрюмой, рассеянной. Как-то раз она предложила мужу пойти в кургауз, где должны были состояться выборы «королевы красоты». Домантас отказался. Зина отправилась туда с приятельницами.

Утром на пляже Викторасу сообщили, что его жена получила наибольшее число голосов. Теперь она «королева» — самая красивая женщина Паланги. Однако успех жены его вовсе не обрадовал. Встретившись с ней дома во время обеда, он спросил: