Карьера Никодима Дызмы - [62]

— Я тоже собирался идти.

— Красота! — и Вареда хлопнул Дызму по колену. — Будет целая компания: Ушицкий, Уляницкий, Романович с женой…

Зазвонил телефон.

— Алло!

Кшепицкий сообщил, что опять звонит графиня Чарская, не соединить ли?

— Давайте… Алло!.. Да, это я, добрый день. Никодим, прикрыв рукой трубку, шепнул Вареде:

— Графиня Чарская!

— Фю-фю… — покрутил тот головой.

— Нет, что вы, нисколько не мешаете. Напротив, очень приятно…

Придерживая трубку плечом, закурил поданную Варедой папиросу.

— Простите, в литературе я профан… Честное слово… А когда?.. Ну, хорошо, хорошо… Как здоровье сестрички?.. Гм… Знаете, и я тоже, но об этом по телефону лучше не говорить… Что, в театр?.. Э-э-э… Не хотите ли со мной в Цирк? Нет, сегодня будет бороться самый сильный человек на свете… Как?.. Вацек, как его зовут? Итальянец Тракко… Нет, у меня сидит мой друг Вареда…

— Никусь, скажи ей — целую ручки.

— Целует ваши ручки… Будет, а как же… Ну, значит, все прекрасно сложилось… Я заеду за вами на своей машине… До свидания.

Никодим положил трубку и улыбнулся.

— Ах, эти бабы, эти бабы… \

— Пойдут? — спросил полковник.

— Еще бы!

— Ну, так собирайся, едем обедать.

— Возьмем и Кшепицкого.

— Как хочешь, — согласился Вареда.

В ресторане они встретили Уляницкого, и веселье закипело.

— Анекдот о бульдоге и пинчере знаете?

— Смотри! — предостерег его Вареда. — Кто расскажет старый анекдот, ставит бутылку коньяку.

— Не заносись, Вацусъ, — не теряя серьезности, заявил Уляницкий. — Ликургом, который установил этот закон, был я сам, своей собственной персоной. Слушайте. Сидит на углу Маршалковской легавая.

— Ты сказал — бульдог…

— Не морочь голову. Сидит легавая, а тут из Саксонского сада мчится бульдог, громаднейший бульдог…

Дызма, встав, пробормотал:

— Прошу прощения…

— Ты знаешь анекдот? — спросил Вареда. Никодим не знал, но ответил:

— Знаю.

Он второпях накинул плащ, через распахнутую швейцаром дверь выбежал на улицу.

Шофер нажал на стартер, отворил дверцу.

— Можете ехать домой, — сказал Дызма.

С минуту постояв на тротуаре и дождавшись, когда уедет машина, Дызма пошел по направлению к Белинской улице и сел в такси.

— Угол Карольковой и Вольской.

В те времена, когда Никодим играл на мандолине в баре «У слона», он часто заглядывал в эти края и со своими товарищами и со случайными знакомыми. Посетители бара в приливе щедрости забирали к себе домой и оркестр.

На длинной, узкой Карольковой улице таких баров было несколько.

Когда автомобиль остановился, Никодим расплатился и, подождав, «ока шофер не уедет, свернул на Карольковую.

По обеим сторонам улицы громоздились похожие друг на друга кирпичные корпуса — фабрики; Кое-где высился дощатый забор, торчал деревянный домик, в окнах которого мерцали из-за желтых занавесок тусклые лампочки. Это пивные для рабочих. Они так похожи друг на друга, что различить их невозможно.

Никодим уверенно шел знакомой дорогой, толкнул ногой узкую дверь. В ноздри ударил запах пива и квашеной капусты. Широкая, похожая на витрину, стойка с белыми занавесками занимала полкомнаты. Каменный пол усыпан свежими опилками. Из-за зеленого занавеса слышны громкие звуки гармоники и скрипки. За стойкой — хмурый мужчина с красным лицом и две пожилые женщины. В зале занято только два столика.

Никодим подошел к стойке.

— Большую? — спросил хозяин.

— Давайте, — ответил Дызма. Выпил, потянулся за кусочком селедки.

— Ну что, пан Малиновский, как дела?

— Да так, помаленьку.

— Играет у вас Амброзяк, гармонист Амброзяк?

— А что? — насторожился хозяин.

— Еще налейте, — сказал Дызма и выпил. Закусил грибком.

— Разве вы меня не помните, пан Малиновский?

— Столько народу бывает… — равнодушно отозвался хозяин.

— Меня зовут Пыздрай. Я играл «У слона» на Панской.

— На Панской?

— Да. Мандолинист. Меня зовут Пыздрай. Не дожидаясь заказа, хозяин налил еще.

— А, да, помню… Ну, как жизнь?

— Так, ничего…

Дызма выпил.

— Амброзяк там? — спросил он, мотнув головой в сторону занавеса. — Это мой товарищ. — Там, — лаконично пояснил хозяин.

Никодим сунул в рот зубочистку и, сделав несколько шагов, отдернул зеленый ситцевый занавес.

За занавесом народу было больше, и оркестр играл долго, видно по заказу.

Однако гармонист заметил Дызму и, когда кончили танго, подошел к нему.

— Добрый вечер, Пыздрай!

— Добрый вечер! — отозвался весело Дызма. — Поэтому случаю две большие кружки пива, пан Малиновский.

— Раз уж встретились с приятелем, дайте нам еще по рюмке лекарства, — добавил гармонист.

Выпили.

— Дело есть? — спросил Амброзяк. Никодим кивнул.

— Где вы сейчас работаете?

— В провинции, — ответил, подумав, Дызма.

— Жить можно?

— Можно.

— Ну, раз дело есть, сядем в сторонке.

Оба взяли кружки и отошли к окну.

— Амброзяк, — начал Дызма, — вы должны помочь мне по знакомству.

— Помочь?..

— Надо мне трех-четырех парней — таких, которые не сдрейфят и чисто сработают.

— Мокрая работа? — спросил, понизив голос, гармонист.

Никодим покачался на стуле.

— Один тип сделал мне пакость.

— Фигура? — поинтересовался Амброзяк.

— Где там… Мелкая сошка.

— Что? Пристукнуть?

Никодим почесал плечо.

— Нет, зачем же, глотку заткнуть, чтоб не болтал… Гармонист выпил рюмку, сплюнул.