Карьера Никодима Дызмы - [34]

Не переставая отвешивать поклоны, перепуганный чиновник сообщил Дызме, что не имеет права отлучиться, но может позвонить директору на квартиру.

Он проводил Никодима в кабинет начальника и ничуть не удивился, когда заносчивый посетитель расселся в кресле за директорским столом.

Не прошло и четверти часа, как явился Ольшевский. По-видимому, он только что проснулся. Ольшевский нервничал: на квадратном лице подрагивали мускулы, рот вежливо улыбался, небольшие рыжеватые усики вытянулись в почтительную ниточку. То, что посетитель занял его кресло, обескуражило директора. Но он старался не подать вида.

— Ольшевский! Очень рад, что…

— Не знаю, рады вы или нет, — ответил Дызма, слегка поднимаясь и протягивая руку. — Дызма!

— Разумеется, рад… Как раз сегодня утром я получил телефонограмму из министерства.

— Благодарите бога, что не получили отставку.

— Но, пан Дызма, — взволнованно запротестовал Ольшевский, — я этого не заслужил. Я всегда неукоснительно выполнял все уставы, все распоряжения. Никогда ни на буквочку не отступил…

— Ну и что? — с насмешкой спросил Дызма. — Иногда вам эта буквочка велит продавать отечественным фирмам сучки да палки, а остальное за бесценок спускать заграницу.

Ссылаясь на даты и параграфы, которые сыпались из его рта, как из рога изобилия, чиновник стал оправдываться. Тогда Дызма вынул записную книжку, где добрая половина страниц была исписана наставлениями Куницкого, и повел на него атаку. Он бурей обрушился на Ольшевского за волокиту; когда тот стал извиняться, объясняя, как трудно иногда принять решение, Никодим без запинки повторил афоризм Яшунского:

— Искусство управления — это умение быстро принять решение, дорогой мой!

Он достал визитную карточку Яшунского и сунул ее чиновнику. Трясущимися руками тот долго искал пенсне, нашел, прочел и стал еще покорнее.

Он стал заверять Дызму в своей опытности, сказав, что всегда придерживался буквы закона, что у него жена и четверо детей, что служащие конторы никуда не годятся, что предписания часто противоречат друг другу и поэтому ему ничего не остается, как выполнять их по-разному, что пан Куницкий сам обострил положение, но что сейчас он не видит препятствий, чтобы отпустить ему новые партии древесины.

Кончилось тем, что в кабинет явилась специально вызванная машинистка, и они приступили к оформлению документов, придерживаясь при этом «буквы» последних указаний Куницкого.

Когда они кончили, стемнело, и Ольшевский пригласил Дызму на обед. Тот, однако, решил, что лучше не расставаться с ореолом друга министра, поблагодарил и отказался. Потрепав чиновника по плечу, он сказал на прощание:

— Ну, все в порядке. Советую не затевать со мной историй, потому что это для вас, милый мой, добром не кончится.

ГЛАВА 8

Ссора началась с того, что Нина надела вечернее платье и дольше обычного укладывала перед зеркалом волосы. Это не ускользнуло от наблюдательной Каси.

— Жаль, что ты не надела бального туалета, — сказала она как бы ненароком.

— Кася!

— Что?

— Твоя язвительность неуместна.

— Для чего ты переоделась?

— Переоделась без всякого повода. Просто так. Давно не надевала этого платья.

— Ты отлично знаешь, — крикнула Кася, — что оно тебе очень идет!

— Знаю, — улыбнулась Нина и окинула Касю томным взглядом.

— Нина!

Нина все улыбалась.

— Нина! Брось! — Кася отшвырнула книжку, которую только что читала, и принялась ходить по комнате. Потом она встала перед Ниной и со злостью выпалила:

— Я презираю — понимаешь? — презираю тех женщин, которые для того, чтобы понравиться мужчине, строят из себя… — она искала сильного слова, — строят из себя кокоток, — выпалила наконец Кася.

Нина побледнела.

— Кася, ты меня оскорбляешь!

— Женщина, которая старается понравиться мужчине, производит на меня впечатление — прости за слово, но я буду откровенной, — впечатление суки… да, суки!

У Нины на глазах выступили слезы. С минуту смотрела она на Касю широко раскрытыми глазами, затем охватила голову руками и расплакалась. От рыданий судорожно вздымались лопатки, кожа на шее покраснела.

Кася сжала кулаки, но она была слишком возмущена, чтобы сдерживаться.

— Может, ты будешь отрицать, что сегодня с полудня, когда пришла телеграмма, у тебя переменилось настроение? Может, будешь отрицать, что переоделась ради Дызмы? Будешь отрицать, что уже целый час кривляешься перед зеркалом, чтобы его о-ча-ро-вать?

— Боже мой, боже мой! — рыдая, говорила Нина.

— Мне это противно, понимаешь?

Нина вскочила. Во влажных от слез глазах вспыхнул бунт.

— Ну и пусть, ну и пусть! — сказала она свистящим шепотом. — Верно! Ты права! Я хочу его очаровать! Понравиться ему!.. Тебе это противно… Ты только подумай, может быть, мы с тобой еще противнее?

Кася подбоченилась и расхохоталась:

— Тоже предмет нашла!

Она думала, что уничтожит Нину своей иронией, но та вызывающе подняла голову:

— Да, нашла!

— Он же грубая скотина! — гневно бросила Кася. — Олицетворение «грядущего хама»… Горилла!

— Да! да! Ну и что из этого? — принялась кричать раскрасневшаяся, возбужденная Нина. — Он груб? Пусть. Это тип современного мужчины! Это сильный человек! Победитель! Завоеватель жизни!.. Зачем ты мне постоянно внушаешь, что я стопроцентная женщина? Я поверила тебе, и теперь, когда я встретила на своем пути стопроцентного мужчину…