Караван в Хиву - [67]
Хан Каип вскинул голову и внимательно посмотрел на Малыбая, потом на Данилу Рукавкина – видел, как купец шепчет на ухо караван-баши «ференги урусов», переводя слова достарханчея. Во взгляде этом – настороженность.
По спине у Данилы – будто медведь заледенелой лапой продрал!
«Что мелет этот аршин заморский на наше начальство! Кто таскает их за бороды? Каков лгун! Им дозволили мечети соорудить на Гостином дворе, чтобы собирались там для совершения своих обрядов. Погубить решил посланцев этот сущий змей. Вон ведь уже и судорога бьет злобного достарханчея!» Упрямая гордость и желание дать должную отповедь наговорщику толкнули Рукавкина нарушить придворный этикет и без дозволения хана вступиться за честь посланцев.
– Нехорошие слова говоришь ты, Елкайдар! Про российских посланцев и про наше якобы неуважение к мусульманской вере и к хивинским купцам. О том ведомо всем, кто хотя бы раз бывал в наших городах. И сюда пришли мы не доглядчиками, а с миром. О мире же к вашему повелителю пишет в своих письмах и господин губернатор. Все остальное – злой и умышленный навет недоброжелателя.
Малыбай, пересказывая слова караванного старшины к Елкайдару, смотрел на хана Каипа.
– Зачем же Неплюев дары прислал подлому Куразбеку? Не для тайного ли сговора с убийцами повелителя Хорезма? Отвечай, хитрый урус!
«Эка бестия шабашная! Уже и нас впутывает в пагубный омут. Воистину, злоехидный человечишко», – насторожился Данила и заставил себя улыбнуться злобствующему Елкайдару.
– В тот день, когда собирался караван в Оренбурге, и ты, достарханчей, земно кланялся тому старшине Кураз-беку, не так ли? Или делал это с тайным умыслом против хана? Как же мог губернатор Неплюев не прислать ему малый подарок?
Малыбай перевел, и Данила заметил, как приспустил веки, тяжелые и словно припухшие, хан Каип, а по лицу шигаула чуть приметно скользнула легкая усмешка. И только толстенький Утяган-бек с прошением «ференги урусов» в руках стоял невозмутимо, словно все происходящее его не касалось: подчиненные ему диванбеки всегда соберут в ханскую казну столько подати, сколько потребует повелитель. За это хан Каип его и милует, подарками одаривает. Будут подарки и из товаров, присланных нежадным губернатором далекой холодной России. А Елкайдар пусть пока лает, будто пес, которому верблюд наступил на хвост тяжелой лапой. Когда-нибудь и хан Каип устанет от беспрестанного крика, захочет тишины и покоя…
– Посланец Гуляев противится браку пресветлого хана Каипа и прекрасной Матыр-Ханикей! Об этом нас известил верный человек. Но Гуляев убил того человека! И понесет достойную кару! А купцам сидеть в Хиве заложниками, чтоб сюда не пришли войска урусов, – вновь нашел к чему придраться Елкайдар.
«Так вот чьих рук это дело!» – ужаснулся Данила, тут же вспомнил случай, который мог разрушить весь их замысел с походом в Хиву и который едва не стоил ханской дочери жизни. Из-под зимней бараньей мурмолки по правому виску потекла теплая капля пота. «В злобе Елкайдар выбалтывает тайное, по нраву ли это будет хану?»
Сдерживаясь, чтобы и самому не сказать чего лишнего, Данила неопределенно пожал плечами.
– О сватовстве не скажу – не сведущ, о том хан самолично пусть спросит нашего посланца. А был один пришлый убит, так он по ханской ставке будто бешеная собака с ножом за Гуляевым гнался. И убил его другой посланец, Чучалов. Тому не я один самовидцем был, – и обернулся к посланцам Нурали-хана, словно приглашая их в свидетели.
Малыбай вновь перевел ответ караванного старшины и вновь адресуясь к хану Каипу, словно и не с Елкайдаром вел речь Данила Рукавкин. Достарханчей что-то пытался было выкрикнуть, но хан резко дернул бровью, и Елкайдар замер, тут же прикрыл рот узкой ладонью и отступил за спину повелителя Хорезма.
С большой почтительностью, но с тревогой в голосе и на лице переводил Малыбай ответную речь хана Каипа:
– Благороднейший и несравненный повелитель Хорезма благодарит гаспадына губырнатыра за щедрый подарка. Торопит наша посла ехать в Малый Орда за Матыр-Ханикей. Хан не хочет снять нукер у дверей посланца гаспадына губырнатыра, не давал свой дозволений и на торговля урусским купца, не будет пускать их и в Бухара. Он гаварыт, что теперь туркменский старшины и баи бунтовал, каракалпак савсем немирный стал. Стражам убирать от лавкам не может, разбой будет: хивинца бульно сердитый на «ференги урус» за свой купца, которого обижал будто бы в урусских городам. Теперь хан Каип будет узнавать, правда ли гаварыл Елкайдар про посланца Яма-гуля, правда ли, что мусульман хватал урусский началнык за борода и таскал, как худой козел по улицам, когда тот священный намаз делал. Если достарханчей гаварыл не совсем правда, тогда хан будет принимать посланца Ямагуль, когда и совсем мирным станет туркмен да каракалпак.
Не договорив еще последних слов, хан Каип резко поднялся с подушек и легким движением кисти правой руки дал знак шигаулу проводить киргизских посланцев и Рукавкина.
Сапар-бай в удрученном молчании проводил расстроенных посланцев Нурали-хана и караванного старшину с казаками до выхода. Словно извиняясь за какую провинность, шигаул без слов – должно, опасался стражников, что донесут Елкайдару, – покачал головой, показывая, что и рад был бы им помочь, да обстоятельства превыше его сил.
