Караван специального назначения - [19]

— Нам поручено доставить в Кабул самолеты — дар советского народа народу Афганистана, — сказал он. — Самолеты сокращают расстояния. И теперь мы уже стали ближе друг к другу. Мы пришли для того, чтобы организовать у вас летную школу, поделиться с вами нашими знаниями. И будем рады, если наши знания помогут афганскому народу, стремящемуся к миру и счастью…

«Наши знания, — повторил про себя Чучин. — А значит — и мои тоже».

Он посмотрел на небо. Внезапно ему представилось, как в этой ослепительной синеве кружит, покачивая крыльями, огромная птица — аэроплан.

Под натянутыми тентами на разноцветных коврах стояли подносы со сладостями, фруктами и лепешками. В стороне дымились медные котлы с пловом, кипели многоведерные самовары.

Чучин, сидевший рядом с Камалом, чувствовал себя неловко. Аванес Баратов переводил беседу Гоппе с министром, а Аркадий Баратов остался на берегу с красноармейцами, помогавшими афганцам разгружать каюки.

Перспектива была не из приятных — человек тебе улыбается, а ты не имеешь возможности даже словом с ним перемолвиться.

Но опасения Чучина оказались преждевременными. Камал, внимательно рассматривавший нагрудный знак Чучина — свидетельство об окончании школы высшего пилотажа в Упевене, — вдруг просиял и спросил по-английски:

— Вы учились в Англии?

— Да, — кивнул Иван.

— Давно? — поинтересовался Камал, обнажив в улыбке крепкие белые зубы.

— В 1917 году, — улыбнулся в ответ Чучин. — Я провел там почти полгода.

— Понятно, — ответил Камал. — Я в это же время тоже жил в Англии. Изучал литературу и журналистику, — продолжал задумчиво. — Потом вернулся в Афганистан и сотрудничал в газете «Светоч знаний» у Махмуд-бека Тарзи. Вы, конечно, слышали о Тарзи? — поднял он глаза на Ивана.

Камал произнес это имя с таким почтением, что у Чучина просто не хватило духу признаться, что о Тарзи он слышит впервые.

Камал сдвинул густые брови. Лицо его стало серьезным.

— Тарзи — замечательный человек, — убежденно произнес журналист. — Много языков знает, стихи прекрасно пишет, переводит на дари с французского. Бывшему эмиру Хабибулле-хану не нравилось, что Тарзи в «Светоче знаний» слишком энергично нападает на англичан, а Аманулла-хан, как только пришел к власти, изменил свою политику и назначил Тарзи министром иностранных дел.

— Теперь вы избавились от англичан, — начал было Иван, но Камал повел плечами:

— От англичан мы избавились, однако от их наследства нам еще долго не уйти. Ведь англичане ответственны за все, что творилось при прежних эмирах. Скоро тронемся в путь, и по дороге в Мазари-Шариф я расскажу вам о нашей стране. А пока давайте забудем о политике, — мягко улыбнулся он. — Вокруг нас предметы более осязаемые… — И Камал широким гостеприимным жестом указал на яства, расставленные на ковре.

КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА

19 февраля 1919 года в Лагмане, неподалеку от зимней резиденции афганского эмира, суетилось множество нарядно одетых людей. Конское ржание, лай гончих собак, человеческие голоса слились в невообразимый шум. Вернувшись с охоты, всадники спешивались с усталых лошадей, отдавая поводья прислуге.

Два молодых охотника, стоявшие в тени большого платана, насмешливо рассматривали пеструю толпу и над чем-то негромко смеялись.

— Как думаешь, Ибрагим, — спросил один из них своего спутника, — наш карлик не затерялся в лесу? Что-то его здесь не вижу, как ни напрягаю глаза!

— Тише, тише, — испуганно прошептал Ибрагим, — если карлик услышит твои слова, у него хватит силы одним ударом сабли отрубить тебе голову.

— Не волнуйся, не услышит. Им теперь не до нас. Охота была слишком успешной.

— В Лагмане даже деревья имеют уши, — Ибрагим многозначительно поднял руку.

Неожиданно шум стих, и все повернули головы направо — там появился одетый в английский костюм всадник на коне замечательной красоты. Это был тот самый «карлик», о котором только что говорили молодые охотники, — эмир Афганистана Хабибулла-хан. Он ловко спрыгнул с коня, и окружающие склонили головы перед его низкорослой, но мощной фигурой, внушавшей страх и почтение.

— Великий эмир опять показал нам, что такое настоящая охота, — осторожно поднимая голову, молвил угодливый придворный.

Эмир наградил его улыбкой, сделал знак высокому офицеру в круглой шапке с серебряным гербом следовать за ним и скрылся в своей палатке.

— Какие новости, Абдуррахман? Что пишет из Кабула наш сын Аманулла? — спросил эмир, устраиваясь поудобнее на уложенных одна на другую подушках.

— От Амануллы-хана никаких новостей, ваше величество, а вот Махмуд-бек Тарзи просит вашей аудиенции, — ответил офицер.

— Что у него? — недовольно скривился эмир.

Офицер пожал плечами.

— Подождет Махмуд-бек Тарзи, — заявил эмир надменно. — Вечно у него какие-то дела не ко времени. Успеем побеседовать с ним, когда вернемся в Кабул. Скажи мне лучше, Абдуррахман, что говорят о новой наложнице моего брата, Насруллы-хана, той, что ему подарил Сейид Алим-хан? Правда, что так уж она хороша собой?

— Говорят, необычайно. Но приближенные Насруллы-хана утверждают, будто все это пустые слухи и никакой наложницы Сейид Алим-хан ему не дарил.

Эмир усмехнулся, провел рукой по лицу, погладил густую бороду и сказал недовольно: