Карантин - [6]
– Доктор, а это очень…? (Я не могла договорить “опасно”, но он понял).
– Да! – сказал он резко, почти жёстко.
У меня внутри всё похолодело…
Нам отвели отдельный бокс. Мы вошли – и ужаснулись.
Маленькая комната с высоченным потолком – колодец. Серые, выкрашенные масляной краской, замызганные стены. В стенах тут и там дыры – как от гранатомёта. Огромная чёрная, в наростах ржавчины батарея. Такая же – через всю стену – ржавая труба. По всей стене – устрашающие чёрные пятна от газосварки. Кажется: только вчера была война…
Две железные койки, взрослая и детская, совсем маленькая, с решёткой на боку. Тёмный, почти чёрный стол. Две облезлые тумбочки. В углу – пеленальный столик, обшарпанный и грязный. Дырявый, вспученный линолеум на полу: буро-зелёный в центре комнаты и – совершенно чёрный от вековой, никогда не смываемой грязи по углам.
Стеклянные двери: из палаты в тамбур бокса. Из тамбура в коридор – тоже стеклянные. Широченное, почти на всю стену, внутреннее окно – в соседнюю палату. Там тоже такая же стеклянная стена. Во всех палатах стеклянные стены и стеклянные двери. Таким образом просматривается всё отделение – насквозь. Аквариум.
На окне – решётка.
Вид этой скорбной обители привёл нас в замешательство и ужас… Мы сели на мою койку, жалобно звякнувшую старыми пружинами. Сидели рядышком и молчали.
– В твоих рассказах про больницу было интереснее, – грустно сказала Ксюша, и я почувствовала себя последней врушкой.
– Больницы разные, деточка, бывают. Эта – старенькая, разваливающаяся… Ну, что ж… Но зато мы ВМЕСТЕ! И, главное, чтобы тебя лечили хорошо.
А вокруг нас уже бегали. Сделали первый пробный укол. Ксюнечка так доверчиво протянула ручку… Потом поплакала. Только успокоилась, пришли делать второй пробный укол. Ксюша покорно вынесла, но плакала дольше и горше. Потом пришли ещё два врача смотреть её горлышко. И в это же время прибежала лаборантка брать кровь из пальца. Да так долбанула этот несчастный палец – как будто брала кровь не у маленького ребёнка, а у бегемота!
У Ксюши в пальчике дыра образовалась, и она два дня не давала, бедняжка, к нему прикоснуться. Хотя в поликлинике от этого анализа никогда не плакала – ей даже нравилось, интересно было. Но сейчас плакала навзрыд…
И вот, когда она ещё не отплакала над пальчиком, пришла медсестра с судком, в котором лежало ШЕСТЬ шприцев! Боже!…
– Почему так много уколов?!! – закричала Ксюша совершенно отчаянно.
У неё началась истерика, она билась у меня на руках, уложить её на койку было невозможно. На помощь пришёл врач-мужчина. Вдвоём мы уложили Ксюшу на живот, он держал её за плечи, я – за ножки…
Медсестра вводила противодифтерийную сыворотку. Ксюша кричала на всё отделение. Господи, как она кричала!… Сестра сказала: “Это очень болезненно, все кричат”.
Потом сестра и врач ушли, а мы остались в этой мрачной замызганной камере. Ксюнечка лежала пластом, поливая подушку слезами. Слёзы текли из её глаз двумя непрерывными ручейками…
Я сидела рядом с ней и лечила её Рейки, наложив руки на те места, куда ввели сыворотку. Стоило мне на секунду убрать руки, как она умоляюще вскрикивала: “Не убирай!” – “Тебе легче так?” – “Да”.
Благодарение Богу, что есть у человека такая возможность – лечить руками, о которой, к сожалению, не все знают. Вот уже два года лечу так себя и тех, кого люблю. Спасибо Серёже Трофимову, это он нам рассказал когда-то о Рейки и позвал на курсы к замечательному Гансу. Спасибо Гансу за то, что научил.
“Тебе легче?” – “Да”.
И – тихая просьба: “Почитай про обезьянку Тото”. Первую больничную неделю я читала ей про обезьянку Тото непрерывно… Одной рукой лечила, другой держала книгу. “Чтобы картинки было видно”, – тихонько просила Ксюша.
В тот, первый день, я не видела ничего, кроме заплаканного, опухшего от слёз Ксюшиного личика. И кроме обезьянки Тото…
Надвигался вечер; надо было устраивать Ксюшину постельку (она лежала на моей). Для неё была отведена крошечная младенческая кровать. “А побольше у вас нет?” – спросила я нянечку. “У нас все дети-дошкольники на таких спят”. – “Странно…”
Но мало того, что она была Ксюше коротка, она была ещё и страшно зловонная. Я подняла дырявый пододеяльник, игравший роль простыни. Под ним – насквозь мокрая от мочи, засыпанная мусором клеёнка. Скинув двумя пальцами всё это на пол, я обнаружила насквозь мокрый матрац. Это было уже слишком!
Потащила всю эту мерзость нянечке и стала требовать взамен сухое. Наконец, что-то откопали в ворохе совершенно жуткого пятнистого старья. Мне вручили так называемый “новый”, так называемый “хороший” матрас. “А он не заразный?” – “Не-е… Их прожаривают”, – сказала нянечка. Кто и где их “прожаривает”, что они остаются мокрыми, это осталось тайной.
Этот был посуше, хотя источал всё тот же тошнотворный запах. Этим же запахом – непросыхаемой детской мочи – были пропитаны обе наши подушки. И наощупь тоже были влажными. (Только дня через четыре просохли и слегка выветрились).
А поздно вечером нянечка пошла шуровать по отделению тряпкой с хлоркой. Караул!… Первые дни запах мочи и хлорки буквально сводил меня с ума. А потом… я привыкла.
Первая книга трилогии «Побережье памяти». Москва, конец шестидесятых – начало семидесятых годов. Молодая девушка из провинции оказывается в столице. Книга о том, как не потеряться в толпе, как найти себя в этой жизни. И вместе с тем – об удивительных людях, помогающих определить свою судьбу, о великой силе поэзии, дружбы и любви.
Отрочество. И снова предельная искренность, обнажённость души. Ценность и неповторимость каждой жизни. Мы часто за повседневными заботами забываем, что ребёнок – не только объект для проверки уроков и ежедневной порции нравоучений. Чтобы об этом задуматься, очень полезно прочитать эту книгу.Воспоминания подобраны таким образом, что они выходят за рамки одной судьбы, одной семьи и дают нам характерные приметы жизни в нашей стране в 60-е годы. Те, кому за 50, могут вспомнить это время и узнать здесь свою жизнь, свои переживания и вопросы, на которые в то время невозможно было найти ответы.
Третья книга трилогии «Побережье памяти». Рассказ о рождении сына, о радостях материнства. О друзьях, поддерживающих героиню в жизненных испытаниях. О творчестве, которое наполняет жизнь смыслом. О том, как непросто оставаться собой в мире соблазнов и искушений. Книга о вере и любви.На страницах романа читатель встретит замечательных людей: Юрия Никулина и Евгения Долматовского, отца Александра Меня и отца Дмитрия Дудко, Ролана Быкова и многих других… Как и два предыдущих романа трилогии, так и третья книга являются сплавом прозы и поэзии, лирики и драматизма.
Книга о том, как непросто быть ребёнком и, одновременно, захватывающе интересно! О том, как жизнь и судьба лепят из ребёнка нестандартную личность. О том, что в детстве нет мелочей, и самое крошечное событие может явиться «ключиком» ко многим загадкам взрослой души…Действие в повести разворачивается одновременно в двух временах — прошлом и настоящем. Главная героиня повести, уже взрослая женщина, отправляется с дочерью-подростком в город своего детства — Оренбург. И оказывается, что Детство — оно никуда не ушло, оно не в прошлом, оно мистическим образом - здесь…Повесть написана ярким, образным языком, смешное и грустное на этих страницах - рядом.Книга адресована всем неравнодушным родителям.
Вторая книга трилогии «Побережье памяти». Волнующий рассказ о людях семидесятых годов 20 века – о ярких представителях так называемой «потаённой культуры». Художник Валерий Каптерев и поэт Людмила Окназова, биофизик Александр Пресман и священник Александр Мень, и многие, многие другие живут на этих страницах… При этом книга глубоко личная: это рассказ о встрече с Отцом небесным и с отцом земным.
Эта необычная по жанру книга, посвящённая психологическим проблемам семьи, читается как увлекательная повесть. На реальном житейском материале здесь рассматриваются отношения между детьми и родителями. Особенное внимание уделено сложностям воспитания детей с большой разницей в возрасте. Читатель найдёт здесь множество ситуаций из современной жизни, осмысление которых помогает творческому человеку ориентироваться в лабиринте семейной педагогики.Мария Романушко – автор нескольких стихотворных книг, а также повестей и рассказов, посвящённых детству и творчеству (“Наши зимы и лета, вёсны и осени”, “Побережье памяти”, “Не прощаюсь с тобой”, “Карантин” и пр.).
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.