Карантин - [9]

Внезапно в нижней части поля моего зрения загораются четыре строки сообщения:

<Невидимый труженик:

Ассоциация в естественной памяти:

Кэйси, Джозеф Патрик.

Начальник службы безопасности (на 12 июня 2066 года.)> Я совсем забыл, что заказал сведения и о сотрудниках тоже – иначе я исключил бы их из области поиска. Я колеблюсь, не дослушать ли музыку, но в душе понимаю, что уже не смогу на ней сосредоточиться. Я нажимаю на «СТОП», и еще одно неповторимое воплощение «Рая» исчезает навсегда.

* * *

Кэйси старше меня на пять лет, поэтому его уход в отставку вскоре после меня не выглядел слишком преждевременным. Он сидит в углу переполненного бара, пьет пиво, и я присоединяюсь к нему, чтобы разделить этот ритуал. Довольно странное времяпрепровождение, если учесть, что ни капли алкоголя не попадает ни в его, ни в мою кровь – моды определяют количество выпитого и генерируют в нейронах точно рассчитанное иллюзорное опьянение взамен слишком токсичного настоящего. А с другой стороны, ничего удивительного – ведь этот обычай пришел из глубины тысячелетий, и как же теперь от него откажешься?

– Давно ты у нас не появлялся, Ник. Где пропадал-то?

«У нас?» Я не сразу понимаю, что он имеет в виду не себя и свою жену, которой здесь нет, а вот этот бар, полный действующих и отставных полицейских, «сообщество бойцов правопорядка», как сказали бы политики, словно нейронные и физические модификации, которые есть у всех нас, выделяют нас в некую демографическую общность, подобную китайской, греческой или итальянской диаспоре. Оглядев комнату, я с облегчением вижу, что знакомых почти нет.

– Да сам понимаешь...

– Как работа?

– На жизнь хватает. А ты, я слышал, ушел из «Реа-Корп»? Почему?

– Их же купила «МП».

– А, помню-помню. Сразу прошли массовые увольнения.

– Мне еще повезло – нашлись связи, и меня просто перевели на другую работу. А были люди, которые по тридцать лет проработали на «Реа-Корп», и их выкинули на свалку.

– Ну и как там, у Хильгеманна?

Он смеется:

– А ты как думаешь? Если уж кто попадает в такое место, при таких-то модах, какие сейчас есть, и всем прочем, значит, это чурка чуркой. Проблем с охраной вообще нет.

– Нет? А как же Лаура Эндрюс?

– А, так ты влез в это дело? – вежливо удивляется он. Доктор Чень, конечно же, поручила ему собрать все сведения обо мне еще до нашей с ней встречи.

– Ага.

– Кто клиент?

– А ты как думаешь?

– Хрен его знает. Но только не сестра – на нее сейчас работает Винтере. Причем имей в виду, Винтере не ставили задачу найти Лауру, ей поставили задачу облить меня дерьмом. Так что эта стерва небось день и ночь сидит на компьютере и лепит на меня улики.

– Скорее всего.

Итак, мой клиент – не сестра. Но тогда кто? Родственники другого пациента, которые уверены, что если бы похититель работал грамотно, то они сейчас уже выплачивали бы ему выкуп, и которые не хотят допустить второй, успешной попытки?

– Вообще веселая история, да? Ты помнишь тот случай, как один парень подал в суд на сиднейский «Хилтон», когда его дочку выкрали прямо из номера? Его же буквально в порошок стерли. Вот и здесь будет то же самое.

– Может быть, и так.

Он кисло улыбается:

– А тебе один черт, что так, что этак, верно?

– Именно. И тебе советую так же на это смотреть. «МП» тебя не выгонит, даже если проиграет дело. Они же не дураки, они выделяют на охрану ровно столько, сколько надо, чтобы пациенты не разбежались. А сколько стоит настоящая охрана, такая, как у них в тюрьмах, например, они тоже знают.

После короткого колебания он говорит:

– Значит, чтобы не разбежались, да? А ты знаешь, что Лаура Эндрюс уже дважды до этого убегала? – Он бросает на меня свирепый взгляд. – Но учти, если это дойдет до ее сестры, я тебе голову оторву.

Скептически улыбаясь, я жду, пытаясь понять, в чем соль шутки. Он мрачно смотрит на меня и молчит. Я говорю:

– Что ты имеешь в виду? Как это она убегала?

– Как? А хрен ее знает, как! Если бы я знал как, то я бы, наверное, не дал ей еще раз убежать, правда?

– Погоди. Мне сказали, что она даже дверную ручку сама не могла повернуть.

– Ну правильно, врачи так и говорят. Никто никогда не видел, чтобы она поворачивала дверную ручку. Да все вообще считали, что у нее ума не больше, чем у таракана. Но если такой человек может три раза подряд пройти через все эти двери, датчики движения, видеокамеры, то значит, он не совсем такой, каким кажется, верно?

Я фыркаю:

– К чему ты клонишь? Ты считаешь, она прикидывалась абсолютной идиоткой в течение тридцати лет? Она ведь даже говорить не научилась! Или она начала притворяться, когда ей исполнился годик?

Он пожимает плечами:

– Кто знает, что было тридцать лет назад? В истории болезни написано одно, а как было на самом деле, лично я не видел. Я видел то, что она делала последние восемнадцать месяцев. Вот ты мне и скажи, как такое может быть?

– Может, она гениальный идиот? Или идиот-эскейпист? – Кэйси театрально возводит глаза к небу. – Ну ладно. Не знаю. Кстати, как это происходило в первые два раза? Далеко она успела уйти?

– В первый раз только вышла на территорию. Во второй прошла километра два. Когда мы ее нашли, она просто брела куда глаза глядят, со своим обычным тупым, невинным видом. Я хотел поставить видеокамеру к ней в комнату, но оказалось, что это запрещено какой-то конвенцией ООН о правах душевнобольных. После истории с техасской тюрьмой «МП» к таким вещам относится ох как осторожно. – Он смеется. – А как я мог доказать, что мне нужно дополнительное оборудование? Все пациенты абсолютно беспомощны. В каждой комнате одна дверь и одно окно, все двадцать четыре часа в сутки они под наблюдением – зачем что-то еще? Пойми, я же не мог пойти к нашему проклятому директору и сказать: если ты такой умный, объясни, как она выходит из комнаты и как ее остановить.