Капризная вдова - [63]

Это произошло исподволь, само собой, пока они, обсуждая каждую деталь и часто споря, планировали и готовили первый бал Энджел. Миссис Литон поняла, что по уши влюбилась. Из расположения к виконту она охотно взяла на себя обязанности, которые обычно исполняют жены, – каждый вечер вместе с поваром готовила особый отвар для укрепления сломанной руки Эннерсли; по утрам обсуждала с ним статьи из «Таймс» и «Морнинг пост», и он не раз выражал искреннее восхищение ее обществом; а вечерами, когда дочери отправлялись спать, она читала ему псалтырь. Наконец, накануне днем миссис Литон даже отправилась в табачный магазин братьев Берри за любимой нюхательной смесью виконта, надеясь, что он похвалит ее за предусмотрительность или хотя бы поблагодарит. Но он лишь рассеянно кивнул и попросил отнести табак в его кабинет.

Она застыла на пороге маленькой столовой, где виконт пил чай, и с минуту молча смотрела на любимого человека, не в силах поверить, что он проявил такое равнодушие. Тогда он поинтересовался, в чем дело, не забыла ли она дорогу в кабинет? Сухо кивнув, миссис Литон пошла выполнять поручение. В следующий раз они встретились уже за ужином в гостиной.

В надежде произвести на виконта впечатление она оделась с особой тщательностью, стараясь подчеркнуть свою зрелую женственность, и даже причесалась в его вкусе. Но все напрасно! Он держался с ней по-дружески, даже немного фамильярно, к примеру, попросил снять нагар со свечки, стоявшей рядом с его тарелкой, при этом не проявил к ней как к женщине совершенно никакого интереса. Неужели она стала для него кем-то вроде прислуги?

На балу ее беспокойство усилилось – время шло, а Эннерсли все никак не приглашал ее танцевать. Потом, увидев его вальсирующим с Салли Джерси, она поняла, что ждать больше нечего, и, донельзя расстроенная, отправилась в гостиную, где леди Рамсден разглагольствовала на свою любимую тему, – что можно и чего нельзя делать примерному члену общества.

Одно утешение – потрясающий успех любимой дочери Энджел! Гости валом валили на ее первой бал! Миссис Литон улыбнулась и мечтательно вздохнула: Золотой Заяц прибыл одним из первых и сразу пригласил Красавицу танцевать. Завидный жених! Если он сделает ей предложение, будущее всего семейства обеспечено!

– О, мне кажется, сегодня вы выглядите как-то необычно, мисс Литон! – воскликнул Филипс Золотой Заяц, усевшись возле Шарлотты на стул у стены. – Не пойму, почему! Дело не в одежде и не в прическе – они, как всегда, безупречны, – что-то новое появилось в выражении лица… Уж не влюбились ли вы в кого-нибудь из наших славных юношей? – Он изящным жестом обвел рукой бальную залу и расплылся в добродушной улыбке.

Смущенно вспыхнув, Шарлотта отрицательно покачала головой. Ее рука дернулась к переносице, чтобы поправить очки, однако их там не было. Девушка специально оставила их в спальне, но пока не привыкла к их отсутствию, поэтому то и дело касалась носа и, не обнаружив на нем очков, растерянно опускала руку.

– Хотите, я открою вам свою маленькую тайну, мистер Филипс? – спросила она, наклонившись к уху самого многообещающего поклонника своей сестры.

– Нет, милая, позвольте, я сам догадаюсь! – ответил он и, поднеся к глазам лорнет, принялся внимательно осматривать ее платье и прическу. – Наверняка все объясняется очень просто: вы изменили в своем облике какую-нибудь малозначительную деталь!

В его тоне и взгляде было столько добродушной заинтересованности, что Шарлотта улыбнулась.

– Вы посмеетесь над собой за то, что сразу ее не заметили, мистер Филипс, – обмахиваясь расписным веером, ласково поддразнила его она.

Пока Филипс разглядывал ее лицо, она, в свою очередь, тоже могла, не стесняясь, смотреть на него, и ее радовала такая возможность, потому что с первой же встречи в театре этот человек вызвал в ней живейший интерес. Было в Филипсе что-то цельное, сильное и одновременно трогательное. В последние несколько дней им довелось довольно часто беседовать, и она все больше и больше проникалась к нему уважением и симпатией. Как ее злило прозвище Золотой Заяц, этот грубый, насмешливый намек на огромное состояние Филипса! Девушка видела, что на ее нового знакомого обидное прозвище действовало, как удар хлыстом, хотя он и делал вид, что ему это безразлично. Он признался, что хотел даже расстаться со знаменитой тростью, от которой пошло прозвище, – дорогой сердцу вещицей, подарком отца ко дню совершеннолетия, но по зрелом размышлении решил, что насмешки толпы не стоят такой жертвы. Шарлотта похвалила Филипса за выдержку, и с той поры он, продолжая хлопотливо ухаживать за Энджел, стал уделять внимание и Шарлотте – справляться о ее здоровье, заговаривать с ней о погоде. Очень скоро выявилась общность их интересов, и часто, особенно когда Энджел плотным кольцом обступали поклонники, Шарлотта и Филипс подолгу беседовали на всевозможные темы – от свежего эссе в газете «Икземинер» до размещения в Британском Музее статуй из Парфенона, приобретенных графом Элгином. Одна из неиссякаемых тем их разговоров – красота и все с ней связанное – неизменно возвращала Шарлотту и Филипса к Энджел, и они вместе восхищались прелестным лицом, фигурой и музыкальной одаренностью Красавицы.