Такер широко улыбнулся. Малышка, несомненно, изменилась с того вечера, когда он впервые увидел ее. Тогда она пугалась собственной тени, не отходила от сестры, прячась в ее юбках, теперь же бегала по всему лагерю вместе с Фионой, смеясь и что-то крича. Девочки так подружились, словно выросли вместе. Кроме того, Такер почему-то был очень доволен, что малышка так привязалась к нему.
Хотел бы он, чтобы его чувства к Мэгги были так же просты.
Такер остановил Блу Боя, снял шляпу и, стряхнув воду, взглянул на прояснившееся небо. Потом пригладил волосы и задумчиво потеребил бороду.
Не было смысла отрицать: он хотел Мэгги. Не только ее тело, которое оставило бы неравнодушным любого мужчину с горячей кровью, но всю ее, сердце и душу, хотел узнать ее как самого себя, выяснить правду о ее детстве, о доме и семье, хотел заставить ее смеяться, хотел пить сладкий нектар с ее губ. Хотел лежать с ней в траве и наблюдать, как над головой плывут облака, и брать ее снова и снова. Господи, помоги ему, иногда он даже представлял Мэгги, держащей у груди ребенка. Его ребенка.
– Должно быть, я просто спятил, – пробормотал он, нахлобучив на лоб промокшую шляпу. Неужели у него и без этого мало бед и проблем? И что заставило его считать, что он вообще может любить ее? Он совсем не знал эту девушку. Такер почти всю жизнь был знаком с Чармиан, но та изменила ему. Правда, Мэгги так отличалась от Чармиан! В ней не было ничего искусственного, фальшивого. В этом Такер готов поклясться собственной жизнью. Он совершенно точно был уверен в том, что Мэгги сама не осознает, как прекрасна.
Такер тряхнул поводьями и прищелкнул языком:
– Поехали, старина.
Пора возвращаться в лагерь.
Мэгги сидела около фургона и штопала платье. Фиона и Рейчел замешивали тесто, причем ухитрялись высыпать на себя муки больше, чем попадало в огромную миску, и, слыша их веселый смех, Мэгги невольно подняла глаза. Сердце ее сжалось при виде сияющего лица сестры. Она никогда не видела Рейчел столь беззаботной и оживленной. Нужно бы радоваться таким переменам, и Мэгги была счастлива за сестру. Она жалела лишь себя. Чувствовала себя нелюбимой, никому не нужной. И это тоже было несправедливым. Рейчел любила ее.
Морин, отвернувшись от костра, строго сказала:
– Дети, вы никогда не испечете пирог, если не будете смотреть, что делаете.
– Да, мама, – послушно ответила Фиона, едва сдерживаясь, чтобы не хихикнуть.
Морин покачала головой, но, увидев выражение лица Мэгги, вытерла руки о передник и направилась к фургону:
– Наверное, не стоит их ругать. У бедняжек так мало развлечений, им все время приходится сидеть в этом душном фургоне.
Мэгги кивнула. Мать Такера уселась на скамью с девушкой, всматриваясь в лежавшую на коленях Мэгги ткань:
– Какое прекрасное рукоделие. Ты очень аккуратно шьешь. Это мама научила тебя?
– Мама?
Перед глазами Мэгги встал образ матери, прекрасной и жизнерадостной, легкокрылого мотылька.
– Нет, мама не умела шить. Меня научила няня.
– Твоя няня? Но я думала…
Поняв, что проговорилась, Мэгги, смутившись, быстро добавила:
– Это было давно. Слуг уволили, когда Рейчел была совсем маленькой.
– Война, – вздохнула Морин. – Она забрала наших слуг и дома.
Мэгги надеялась, что Морин Брениген подумает именно это. Она не собиралась признаваться, что когда-то Харрисы были богаты. Она так старалась вообще ничего не говорить о своей семье.
– «Туин Уиллоуз», так называлась наша плантация. Мы выращивали хлопок. Много хлопка. Фаррел, мой муж, был адвокатом, и притом хорошим. Порядочным, честным, благородным человеком. Такер так похож на него. Они намеревались вместе заняться практикой, когда настанет время.
– Такер хотел быть адвокатом? Морин с гордостью улыбнулась:
– Он уже адвокат, дорогая. И тоже очень хороший.
– Я не знала, – прошептала Мэгги, поняв, как мало ей известно о прошлом Такера и его семье. Она надеялась, что Морин продолжит рассказ, но в этот момент появился Уилле Бейкер. Бледное маленькое личико было повернуто к Мэгги. Ни слова не говоря, Уилле вскарабкался к ней на колени и прижался к ее груди. Она невольно обняла малыша, приглаживая его волосы, и ее взгляд встретился со взглядом Морин.
– Уилле, скажи-ка, – мягко спросила Мэгги, – где твоя мама?
Мальчик безмолвно, не шевелясь, показал пальцем на фургон Бейкеров.
– Мама будет беспокоиться, где ты. Не надо ее пугать. Давай-ка вернемся.
Мэгги уже хотела подняться, но Морин ее остановила:
– Подожди, Мэгги. Оставь Уиллса со мной. Девушка поколебалась, но тут же поняла:
– Оставайся с миссис Брениген, Уилле, а я скажу твоей маме, что ты у нас.
Она передала мальчика Морин и пошла к фургону. Изнутри доносился тихий плач: очевидно, Сьюзен старалась сдержаться и не хотела, чтобы ее слышали. Видимо, поэтому Мэгги показалось, что сердце ее сейчас разорвется от жалости.
– Миссис Бейкер…
Она отвернула занавеску, вглядываясь в пыльный полумрак.
– Сьюзен?
Послышалось негромкое всхлипывание.
– Что?
Не ожидая приглашения, Мэгги забралась в фургон.
Сьюзен лежала на постели, повернув голову ко входу.
– Сьюзен…
Мэгги встала на колени и коснулась плеча женщины.
– Уилле беспокоится о вас.