Капли дождя - [16]

В ту ночь Таавет Гомсон посоветовал и Яаку вступить в партию. Яак, дескать, вдоль и поперек современный, то есть человек второй половины двадцатого века, а человек двадцатого века, тем более если он живет в Советском Союзе, обязан быть коммунистом. Яак по-лушутя-полувсерьез ответил, что, по его мнению, всяк обязан хорошо делать свою работу, и если современный, двадцатого столетия, человек в Советском Союзе по-настоящему знает свою специальность и в полную силу работает, то он, само собой, уже политик. Его, Яака Ноотмы, знания пока еще скудноваты, шесть лет бьется он над одной проблемой, но все еще топчется на месте. Поэтому сперва ему нужно показать себя в работе, а потом уже будет у него моральное право заниматься политикой.

Пока Яак ходил за спиртом, Таавет рассказал, что Ноотма стал кандидатом медицинских наук, человеком, ищущим новых путей лечения сердечно-сосудистых заболеваний, каких именно - этого Таавет сказать точно не мог. Яак пользуется, особенно у молодых медиков, хорошим авторитетом, мог бы сделать себе блестящую жарь-еру, но не заботится об этом. В определенном смысле он действительно старомоден. "Весь в отца пошел", заявил Таавет, и Андреас согласился. Яак и в самом деле многим напоминал отца, учителя эстонского языка и истории в начальной школе. Андреас и Таавет говорили какое-то время об отце Яака Михкеле Нормане, в период эстонизации имен Норманы изменили свою фамилию на Ноотма. Андреас и Таавет сошлись на том, что учитель Норман-Ноотма был настоящим, старой школы человеком. Старик не жаловал ни выскочек - из грязи да в князи, ни пятсовского "пребывания в умолчании", был убежденным противником авторитарного государственного устройства и с горящими глазами говорил им, юнцам, о надобности подлинной духовности, чего многие, к сожалению, не Понимают. Норман-Ноотма презирал богатство и технизированное мышление, о последнем Андреас впервые й услышал из уст отца Яака. Учитель истории, сетуя, говорил им, мальчишкам, что корыстолюбие, охота за деньгами и выгодой, погоня за комфортом и богатой жизнью оттеснили интересы подлинной духовности, что все реже встречаешь истинное стремление познать и ухватить настоящий смысл жизни, понять более глубокое, внутреннее значение человеческого существования. "Мы переживаем сейчас кризис свободы. Вместо свободного, всестороннего развития личности в девиз возведена государственная дрессура человека массы", - говорил в те давние дни отец Яака.

Андреас и Таавет говорили о Яаке и его отце, умершем после войны от уремии, Таавет хотел было уже поставить точку, заявив, что если Яак избрал для своего дальнейшего продвижения науку, то и в добрый час, В конце концов, один черт, кто там что выбирает, главное -достичь вершины. У человека должен быть какой-то дальний прицел, иначе остается без цели в жизни, не будет отличаться от муравья, а муравьиной суетней не довольствуется ни одно мыслящее существо. "Метишь в министры или... в премьеры?" - по-свойски пошутил Андреас. "В министры по крайней мере", ответил браво Таавет, на что Андреас с издевкой спросил, уж не ради ли карьеры он вступил в партию. Таавет пожал плечами: "У печей, которые складывал твой отец, была отличная тяга, и грели они тоже хорошо, в своей области он достиг вершины. Я..." Андреас не дал ему закончить, он уловил в словах Таавета фальшь и вспылил. "Мой отец, по-твоему, не поднялся выше муравьиного огляда? - резко хлестнул он. - Смыслом жизни у моего отца был труд, он был его широтой и узостью, а твоя цель и впрямь, кажется, в основном состоит в восхождении, в том, чтобы взбежать по служебной лестнице". - "Я работаю с полной отдачей и не отличаюсь в этом ни от какого другого мастера в своей области. На моем поприще тому, кто справляется с делом, поручают все более сложные задания, выдвигают, ставят на более высокую должность, - и все это ты именуешь карьеризмом. Между прочим, пропагандист благородный, который еще во время войны был комсоргом и просвещал своих боевых товарищей, разве ты не говорил им, что каждый солдат должен ощущать, что он носит в своем вещмешке маршальский жезл?"

Яак вернулся с бутылкой спирта, развел его покрепче, и они до утра проспорили о карьеризме, конформизме и назначении человека в этом мире, по ходу спора Таавет и выпалил Андреасу:

- Ты идеалист.

Не иначе как рассчитался за "карьеризм". Видимо, Таавета задели за живое его слова; наверное, и он бы, Андреас, оскорбился, если бы кто-нибудь дал понять ему, что он вступил в партию ради карьеры,

- Для Андреаса "идеалист" - бранное слово, а я снимаю шапку перед идеализмом и идеалистами, - засмеялся Яак. - Без идеалов мы остались бы лишь рабами своего желудка, прожигателями жизни, чванами, сытая, праздная жизнь стала бы нашей высшей самоцелью. Извините, опора нового общества, но, будь на то моя воля, я бы немедля снял с повестки дня лозунг догнать Америку, Культура производства и производительность труда там на зависть высокие, но все остальное не заслуживает подражания. В оценке человека и в критериях жизни янки порочны уже в своей основе. Думающие активно американцы называют свою страну обществом потребления, говорят о том, что люди становятся рабами вещей, а их духовные интересы и моральные Ценности начинают хиреть. Лозунг догнать Америку ослепляет нас. Что же касается Андреаса, то никакой он не идеалист, а человек с* идеалами. Мой старик сказал бы, что у Андреаса есть духовность.