Капкан супружеской свободы - [23]

И, вновь принимаясь ласкать ее нежное, послушное тело, продолжая слушать сладкий и жаркий шепот откровения в теплом оранжевом зареве восходящего и заливающего всю комнату солнца, Алексей вновь — во второй уже раз за минувшие дни — позволил себе опасную и нелепую игру в сравнения. Он думал о том, что Ксения давно стала для него больше другом, нежели женой; рядом с ней, назубок зная все линии и желания ее тела, он ощущал себя путником, идущим давно проторенной дорогой — родной и знакомой, но не обещающей впереди никаких открытий. С Лидой конечно же все было иначе; она была таинственна и неизведанна, словно тера инкогнита, и, изучая рельефы ее бархатистой кожи (впадинка здесь, волнующий изгиб там и крошечная родинка на неожиданной выпуклости — о, как же она прекрасна!), он вел себя, как восторженный первооткрыватель единственной оставшейся в мире непознанной страны.

И дело конечно же было не только в ее телесном совершенстве. Слишком простенькой оказалась бы задачка, если бы ему пришлось выбирать между Ксенией и Лидой, как между содержанием и формой, душой и телом, привычными домашними тапочками и вдохновляющей, непредсказуемой свободой. Увы! Беда была в том, что он все еще не мог оставаться равнодушным к женским чарам жены, он по-прежнему любил и хотел ее — и при этом, как мальчишка, восторгался независимостью, умом и обаянием Лиды.

«Ах, если бы я все-таки был по-настоящему свободен!..» — со страстным отчаянием думал Соколовский, предаваясь бессмысленным и оттого даже приятно меланхоличным мечтам. Не развод, конечно, — о нет! — невозможно нанести такой удар своим домашним, но вот как-нибудь иначе: если б иначе сложилась жизнь, и он встретил Лиду раньше или если бы Ксения вдруг встретила и полюбила другого, дав ему тем самым желанную свободу, да мало ли как бывает!.. И, не ведая, что творит, погружаясь в эти бездонные мечты, словно в глубины прекрасного Лидиного тела, Алексей застонал от счастья и взмолился о том, чтобы никогда не потерять женщину, которая была сейчас с ним рядом…

Итак, это действительно был настоящий триумф. Он убедился, просматривая перед завтраком утренние газеты, полные лестных упоминаний о его труппе, которые попросил у портье.

«Русские раскрывают «Зонтик» над Венецией» — этот заголовок бросился ему в глаза сразу же, едва он открыл полосы, посвященные фестивалю. Ему хватило знания итальянского, чтобы понять эту фразу, но перевести весь текст статьи он конечно же не сумел. Зато отлично смог почувствовать тот эмоциональный призыв, который, казалось, исходил от лица Лиды, снятой крупным планом в финальной сцене спектакля. Это была единственная фотография на странице, и надо признать, что редактор не ошибся, выбирая ее в качестве иллюстрации: драматическая красота актрисы, ее яркое, фактурное обаяние и эффектный даже на черно-белом снимке взгляд как нельзя лучше передавали магию театра.

Когда Алексей спустился к завтраку, труппа, уже собравшаяся за столом (не было только Лиды), встретила его аплодисментами. Он шутливо раскланялся, похлопал им в ответ, напоминая, что это общая заслуга, и, легко отвечая на шутки-прибаутки, с наслаждением вонзил зубы все в ту же «континентальную» ветчину, сиротливо приютившуюся на тарелочке рядом с поджаренными хлебцами.

— Ты видел газеты? — спросил его Володя, бесшумно отхлебывая кофе вперемежку с увлеченным перелистыванием шуршащих газетных страниц.

— Разумеется, — ответил Соколовский. — Но понял лишь общую тональность замечаний.

— А замечаний практически нет, — вмешался в разговор Иван. — Мы уже нашли нескольких добровольных переводчиков и выслушали в их исполнении столько дифирамбов!.. Пишут, например, что «Зонтик» — это шедевр камерности и лиризма; что наш спектакль, рассчитанный на минимум декораций и действующих лиц, производит гораздо большее впечатление, чем вычурные и дорогостоящие постановки… как, например у поляков. А еще…

Молодой актер просто захлебывался от восторга, явно ощущая себя на вершине успеха. Но Володя Демичев не дал ему договорить, воспользовавшись секундной паузой, которую Иван взял, чтобы перевести дух.

— Да, поляки, кажется, не оправдали всеобщих надежд, — задумчиво протянул он. — А ведь им прочили если не победу, то, во всяком случае, новый прорыв в театральные выси. Между прочим, Алеша, это всем нам урок: нельзя почивать на лаврах, нельзя останавливаться на достигнутом. Кому многое дано, с того много и спросится… А не то недолго и разочаровать публику.

— Ну, до этого нам пока еще далеко, — с набитым ртом пробормотал Леонид Ларин, зорко обводя взглядом собравшихся за столом. — У нас пока, напротив, сплошной зефир в шоколаде. Вон, видали: Алексей Михайлович, пишут, чуть ли не режиссер десятилетия. Умеет, мол, выстроить каждую сцену так, что у зрителя холодеют руки от восторга и замирает сердце… — Он процитировал эти слова до такой степени торжественным тоном, с таким едва уловимым итальянским акцентом и столь комично, хотя не пользовался при этом никакими специальными комическими приемами, что все за столом засмеялись, а Соколовский лишний раз подумал: нет, не зря все-таки я держу Лариных в труппе — талант у них просто выдающийся. — А Лиду нашу так и вообще превознесли до небес. Смотрите… где это? А, вот, нам же переводили этот отрывок: Лидия Плетнева — восходящая звезда русской сцены… темперамент Софи Лорен в сочетании с неотразимой надменностью Греты Гарбо… искрящийся коктейль из теплоты и льда… Нет, ну вы подумайте только!