Капкан для Викинга - [99]

Петрова явилась, опоздав на пятнадцать минут, и даже не извинилась. Она плюхнулась на стул напротив Милы и выжидающе на нее посмотрела.

— Доброе утро, Лариса.

— Доброе и вам.

— Спасибо, что согласились встретиться. Я надеюсь, наш разговор будет полезным, — Мила говорила фразами, украденными из книг, фильмов и сериалов, стараясь не отходить от своего образа матерой журналистки.

— Людмила, давайте ближе к делу. Если я дам вам информацию, которой располагаю, могу ли я рассчитывать, что в вашей газете появится разоблачающая статья?

— Конечно, затем я и пришла к вам.

— Ладно. Что вам известно о Байкальском целюллозно-бумажном комбинате? — учительским тоном спросила Петрова.

— Это предприятие в городе Байкальск. Было построено в шестидесятых годах, но сильно загрязняло Байкал, поэтому его закрыли.

— Все так. А знаете, что на этом комбинате производили?

— Целлюлозу… — неуверенно ответила Мила, хотя вроде бы ошибиться тут не могла.

— А какую, знаете? — воодушевилась Петрова и, удобно устроив локти на столе, придвинулась к Миле.

— Какую? Не знаю… Обычную…

— Вот и промах. Нет, Людмила, не простую. На БЦБК производили беленую, суперочищенную целлюлозу. Для ее производства необходимо большое количество чистейшей воды, именно поэтому комбинат поставили на Байкале. Его вода близка по характеристикам к дистиллированной. Так вот, эта суперочищенная целлюлоза применяется в военной и космической отраслях. Это баснословные деньги. Есть два варианта производства: использовать очищенную мощными фильтровальными установками воду или брать ее из природного источника. А где у нас на планете самая чистая вода?

— В Байкале?

— Ну конечно! А фильтровальные установки для искусственной очистки такого количества воды очень дорогие. Суперочищенную целлюлозу производили у нас и в США. Там не скупятся на фильтры, у нас же предпочли сэкономить на природе, — последнюю фразу Петрова фактически выплюнула. — Конечно! Зачем им платить за какие-то фильтры, когда можно брать воду на халяву?! Плевать, что прилегающие территории озера деградируют. Плевать, что иссыхает тайга! В две тысячи восьмом на БЦБК попробовали ввести замкнутую систему водооборота, но она сломалась.

Петрова откинулась на стуле и подозвала официантку. За каких-то несколько минут разговора она сильно изменилась: щеки раскраснелись, глаза сверкали недобрым блеском, а на лбу появилась испарина. Экология была делом ее жизни, и даже в разговоре с Милой она не могла оставаться равнодушной.

— Кофе, пожалуйста, и яблочный штрудель, — пробасила она официанту и уставилась на Милу. — Платить будете вы. Вам же нужна эта встреча.

— Конечно, — согласилась Мила, просчитывая в уме, во сколько встанет этот поздний завтрак.

— Отлично, — улыбнулась Петрова и тут же снова стала серьезной.

— Скажите, Лариса, а разве на этом комбинате не проводилась очистка сточных вод?

— Да, но тут такое дело: при производстве целлюлозного волокна часть древесины уходит в сточные воды, которые в дальнейшем поступают на очистные сооружения. На стадии химической очистки происходит высаживание шламоглины как осадка и как отходов производства. И вот в этих отходах находятся опасные вещества, наносящие природе колоссальный урон. Хрена лысого у нас нормально чистили стоки! Ежегодно завод сбрасывал в Байкал несколько десятков миллионов кубометров плохо очищенных сточных вод. Только вдумайтесь, Людмила! Байкал — природное чудо света, гордость России, и мы загрязняли озеро собственными руками!

— Угу, — пробубнила Мила, делая пометки в блокноте. — Но ведь в итоге комбинат закрыли? Тем более нашли альтернативный способ производства целлюлозы.

— Да… нашли, — протянула Петрова, — только не используют. Дорого это для нас. Если только в небольших необходимых для наших отраслей количестве. Хотя меня, знаете ли, мало интересовало, в каких количествах производят суперочищенную целлюлозу, если это не вредит природе. Но я как один из активистов, причастных к закрытию комбината, всегда относилась к делу БЦБК с особым трепетом. Прошлым летом я поехала в отпуск на Байкал и по старой памяти решила прогуляться до комбината. Вход на территорию был перекрыт, да я и не планировала туда лезть, уже собралась уходить, как наткнулась на мужика. Смотрю — лицо смутно знакомо. Сначала я не поняла, кто это, но он меня узнал и накинулся с бранью. Ох, Людмила, такое вам повторять не буду…

— Да уж, избавьте. Так кто это был?

— Когда комбинат закрывали, около четырнадцати тысяч людей лишились работы. Что поделать, такие жертвы ради нашего будущего, — равнодушно пожала плечами Петрова и кивнула официанту, чтобы повторил штрудель. — Среди митингующих был один ярый активист, сам родом из Байкальска. Он громче других требовал вернуть работу или устроить куда еще. Говорил, что у него четверо детей и кормить их нечем. Так вот именно его я и встретила. Сама я не промах и была готова дать отпор, как он случайно обмолвился, что целлюлозу все равно будут делать на Байкале. Потом он пытался дать заднюю, но слово — не воробей.

— Подождите, вы хотите сказать, что комбинат снова хотят открыть? И решили так со слов этого человека?