Капитаны в законе - [105]

Сангре глубоко вздохнул и приступил к пояснениям.

– Я про суд. Образно говоря, сейчас у тебя рука уже в пасти у ордынских тварей застряла.

– То я и сам ведаю, – горько усмехнулся князь. – А ты, стало быть, можешь подсказать, как ее оттуда вынуть.

– Могу.

– И как?

– А… никак, – развел руками Петр. – Станешь вырываться – откусят напрочь. Поэтому тебе надо, наоборот, поглубже ее в пасть засунуть.

– Зачем? – озадаченно уставился на него Михаил Ярославич.

– Чтоб задыхаться стали. И тогда они ее сами выплюнут. А потому… колись.

– Чего?!

– Ну-у, винись. Мол, грешен. Но перед ханом совесть чиста – ему положенное отдал, а вот кое с кого и впрямь поимел чуток сверху в свою казну.

– Слыханное ли дело, самого себя оговаривать, да по доброй воле в дерьмо влезать?! – возмутился князь.

– В дерьме они купаются, – возразил Сангре, – а тебе надо слегка им себя вымазать, и все.

– Да к чему?!

– Для запаха, чтоб за своего сойти. А то пока получается, что они все, включая судей – гнусь поганая, а ты чистенький, аки праведник. Конечно, им обидно. Потому они и на московского Юрия благосклонно глядят. Москвич-то за власть и маму продаст, и сам голышом на столе в борделе спляшет, а понадобится, чалму напялит и примется аллаху молиться. Словом, тварь конченая, хоть сейчас в Евросоюз принимай, – он приостановился, поняв, что чересчур увлекся, вон как Ярославич недоуменно морщится, пытаясь вникнуть в загадочные слова.

– А-а-а что такое бордель и Евросоюз? – запинаясь, с трудом выговорил князь.

– Одно и то же, – досадливо отмахнулся Петр. – Это у нас в Арагоне так… облаю столчаковую избу называют. Но я об ином. Судьи-то похожего замеса и им приятно видеть, что Юрий – такой же мерзавец, как и они сами. А ты для них чужак, потому и злобствуют, глядя на тебя. Если б ты придерживался ихней религии – куда ни шло, в святые записали бы, но ты ж христианин. А у христиан святых быть не должно, ибо они неверные.

– Чего?! – насторожился Михаил Ярославич.

– Неверные с их точки зрения, с мусульманской, – торопливо пояснил Сангре, и его собеседник слегка обмяк.

– Стать таким же, – кисло поморщившись, протянул он. – А иначе никак? Уж больно не хочется в столчаковой избе нагишом плясать.

– Я ж образно.

– А это еще хуже, – мудро ответил князь.

Чуя глубинную правоту тверича, Петр досадливо поморщился – а ведь и впрямь хуже, если призадуматься – но остался непреклонен:

– Иначе никак. Если останешься таким же порядочным, тебя вначале сделают виновным во всех грехах, как Милошевича, а потом убьют. – И вновь напоролся на недоумевающий княжеский взгляд.

Спохватившись, он выругал себя и на ходу пояснил, что Милошевич – это такой святой рыцарь из их Арагона. Его неправедные судьи уморили голодом в темнице за грехи, коих он не совершал. А Михаила Ярославича куда хуже участь поджидает. И тогда великого княжения его сыну Дмитрию не видать как своих ушей. Последнее было чистой воды враньем, но Сангре предпочел предельно сгустить краски, дабы князь, если успел махнуть рукой на самого себя, встрепенулся при мысли о наследнике.

– Совсем худо, – мрачно прокомментировал тот.

– И я о том же, – кивнул Сангре. – Жизнь нынче такая, что на голой правде не далеко уедешь: либо затянешься, либо надорвешься.

– Стало быть, они на меня поклепы, а я им всем поддакивать должон?

– Не всем, – быстро поправил Петр. – Кавгадый, надеюсь, обещание со святынями сдержит. А если на них клясться, тут уже лгать не каждый из князей осмелится.

– А коль темник не…

– Пусть попробует, ему же хуже, – зло прищурился Сангре. – Но если и так, поверь на слово, кое-кто от своей клеветы отречется. И не один. А может, и все. Но это с князьями, а с новгородцами хуже. Боюсь, не получится у меня. Нет, будь у меня времени побольше, я бы и их уломал, подумаешь, торгаши паршивые, но так не успею. Потому и призываю покаяться перед ними, пускай и не виноват ты ни в чем.

– Князю перед купчишками худородными?! – вновь возмутился Михаил Ярославич.

– Такое и предлагать-то негоже, – торопливо сдал назад Сангре. – И в мыслях не держал, поверь. Ну как можно князю до такого опуститься? Но ты с иного бока зайди Ты – православный, они – тоже, верно?

– Ну, – нехотя подтвердил князь.

– А у Христа, если помнишь, все равны. Или нет? – И Сангре, дождавшись утвердительного кивка, продолжил гнуть свою линию, вынуждая Михаила Ярославича соглашаться с каждым своим словом. И хитрая тактика, сработавшая в случае с отцом Александром, не подвела и здесь. Услышав из уст князя еще пару-тройку «да», пускай и сквозь зубы, Петр выдал главное, к чему подводил тверского правителя:

– Вот и обратись к ним как христианин к христианам, – выдал он в финале. – Между прочим, апостол Павел именно так советовал поступать: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром». К тому же тебе не впервой. Насколько я знаю, ты и ранее шел новгородцам на уступки, верно? Причем, как князь.

– Когда прижимало.

– А сейчас нет? – невинно осведомился Сангре.

Михаил Ярославич хмуро передернул плечами.

– Как бы не пуще прежнего, – нехотя сознался он. – Ажно печет.

– Во-от, – протянул Сангре. – И я так думаю. Сдается, ты уже на краю завис и чтоб в пропасть не рухнуть, выход один: плюхнуться на землю и потихоньку отползать. Да, получается не очень-то красиво, на четвереньках, штаны на коленках запачкаются. Но… грязь отстирается, а жизнь останется.