Капитанская дочка - [3]

— В поезде у Лады поднялась температура! Жар! Пылает вся. Угораздило нас! Предчувствия у меня нехорошие… Хоть бы встретил!..

— Ну, мамусик…

— Кое–как добрались до порта, а их, видишь ли, к другому причалу перегнали.

Одна Юлька радовалась безоговорочно, попеременно обнимала, целовала то мать, то сестрёнку.

— Не очень–то тискайся с ней, — мать развела дочерей. — Не хватает вирус подцепить.

— Морская душа не тонет и не болеет! — беспардонно встрял старпом.

— Мы это уже проходили… не стоит гневить Бога. Скоро каникулы, а вы всё переминаетесь на месте. Юль, может, с нами назад?

— Нет, раз решила, пойду в рейс.

— Мамусик, завтра уходим на Италию! — поддержал я.

— Мне кажется, вы не уйдёте никогда.

Однако пора было праздновать… На рейде нетерпеливо топтался Новый 2002‑й год. Все собрались за столом, и тут — команда: «перешвартовка»! Пришлось встать и отправляться на вахту. Юлька, как могла, подбадривала мать, безустанно поила младшую сестрёнку из серебряной ложечки горячим чаем с лимоном, и всё тёрлась, жалась к ней… Так и встретили Новый год порознь: жена с дочами — сами по себе, я — на мостике. Из–за этого даже курьёз небольшой случился… Во главе стола, по неписаному морскому закону, имеет право восседать исключительно капитан. А тут, пока я на вахте, жена уселась на моё кресло. Кок ей деликатно:

— Сюда нельзя.

— Куда можно?

— На любое другое место, здесь сидит капитан.

Жене непривычно… Понимаю, я тоже привык не сразу: когда поступаешь на пароход, первый вопрос сменщику: где твоё место за столом? У каждой должности определённое.

В кают–компанию мы вернулись под утро, замёрзшие, голодные, бордовые от мороза. Какое тут, к чертям, застолье. Наспех поклевали и — на боковую. Не успели кимарнуть, от диспетчера — долгожданая команда.

— Люда, всё–всё–всё, отход.

Шведов напоследок предупреждаю: застрянем в ледовой каше. Денег так и пожилили! (Видать, мало им досталось под Полтавой…) Деваться некуда: караванная проводка судов. Час идём, два идём за ледоколом… «Семён Дежнёв» — у него специальные винты, насадки: глыбы измельчаются, словно в мясорубке, крошево выталкивается под лёд. Вода за ним, точно в бассейне, чистая–чистая. Но оценить это, по достоинству, может лишь тот, кому посчастливилось идти в кильватере впритык к головному судну. Я почти в самом конце. Иду, иду… Теплоход весь дрожит, ледины стучат о борта. Внезапно передо мной сплочение льда! Никогда прежде такого не видел. Две половины белого поля сходятся, сходятся… Судно с двух сторон как давануло! Грохот, скрежет… Прямо по курсу — ды–ыыбом торосы!

Всё! Затёрло меня…

В этот день на запад проскочили лишь три судёнышка, ближних к ледоколу. Остальные встали. Колом! Сотни судов, сотни!.. сделались заложниками льда.

Я стою час, другой. Стал вмерзать, вмерзать, вмерзать…

И вмёрз.

Каждый день ледоколы, то один, то другой, проходят мимо. Суда, которые в динамике, идут следом, кто вмёрз основательно, как мы, стоят. Стоят и стоят в районе приёмного буя. А ледоломам что?.. Стойте, ради бога! Пока фирма не оплатит расходы по индивидуальной проводке, с тобой работать не начнут. Думал не сегодня — завтра, не завтра — послезавтра шведы опомнятся, тряхнут мошной… Но время нас обтекало, обтекало.

Первые дни чувствовал себя спокойно: топливо, продукты, вода пока есть. Ситуация не из приятных, но управляемая, рабочая. Однако судовые закрома не бездонны: работает генератор, освещение, отопление, вода идёт, всё идёт. Готовились на короткий переход (что тут до Италии–то сбегать?), а валандаемся, считай, месяц: и вперёд ходу нет, и назад тоже нет — государственная граница закрыта. На пятый день я ввёл режим строжайшей экономии — заглушил водопровод: до свидания цивилизованный туалет и душ. Пробурили во льду лунки, для технических целей набирали воду морскую. В каюты постепенно заползал холод, верхнюю одежду теперь не снимали.

— Моряки не мерзнут, они синеют, — воодушевлял старпом.

Питьевая вода к концу…

— Моряки дрейфуют, но не дрейфят! — браво твердил он.

Вскрыли горловину питьевой цистерны (в каждой есть мёртвый запас) оттуда — кружками. Дизтопливо на исходе: сперва обсохли основные танки, затем расходные. Оставалась ещё соляра в носовой части. Мои матросики каждое утро идут на бак, сливают из топливного подруливающего танка, волокут канистрами в машинное отделение, чтобы хоть дизель–генератор работал. С продуктами стало совсем скудно. Кока частенько приходилось отвлекать на хозяйственные работы, на камбузе кашеварила… Юлька! Закончилась мука. Юлька придумала: макароны перемелет на ручной мясорубке, крошево зальёт водой, масса за ночь разбухнет, туда дрожжи, и печёт–выпекает румяные плюшки. Мужики не нарадуются: «Ай да стряпуха!»

Изредка рядом становились большие пароходы. Я им по рации, по шестнадцатому международному каналу безопасности:

— «Остерхук» — теплоходу «Самара».

— Да, слушаю.

— Я у вас по левому борту, видите меня?

— Да.

— Стою две недели. Не богаты водой, провиантом?

— Иду из Аргентины, гружёный мясом. Сколько нужно?

— Воды, если дадите, тонн пять–десять? Ну и за мясо буду благодарен.

Своим ребятам команду: