Капитан Весна - [9]

Он закашлялся и отвернулся.

Я и теперь вижу, словно это было вчера, как подошел битком набитый пассажирами автобус. Казалось, крыша его вот-вот рухнет под тяжестью бесчисленных чемоданов и тюков.

Сиприен поднял руку, и автобус затормозил. Господин Бенжамен помахал нам и растворился в толпе пассажиров. Водитель поднял наверх его чемоданы.

Начиналось чудесное утро. Воздух был свежий, но сырой. Клочья тумана ползли по склонам гор. Солнце ласкало придорожные тополя.

Среди сгрудившихся пассажиров видна была седая бородка господина Бенжамена. Она смешно затряслась, когда он кивнул нам на прощание.

— Какая чудесная погода! — прокричал он. — Совсем как весной. Прекрасная погода для художника. До свидания…

Автобус медленно покатился в сторону Люшона. Позади нас высилась снежная вершина, огромная бело-розовая преграда. Медленным шагом пошли мы по направлению к Вирвану.

Автобус спускался по извилистой дороге. Вот он мелькнул в последний раз, похожий на большого горбатого жука.

— А я думаю, — пробормотал дядя Сиприен, — что лучше ему было бы остаться здесь и спокойно жить с нами…

В углу кухни нас ждал подарок господина Бенжамена: маленький складной мольберт с заржавевшими винтами, коробка с облупленным лаком на крышке, усеянная разноцветными пятнами, и завернутый в материю пакет. Дядя Сиприен остановился, расставив ноги, держа руки в карманах, и с суровой нежностью стал рассматривать оставленные стариком сокровища.

— Посмотрим картины, — помолчав, сказал он.

Я осторожно разложил их на длинном столе. Это были небольшие полотна и картоны, написанные маслом. Я узнал березу, которую видел уже однажды утром.

— Красиво, — сказала тетя Мария. — Можно узнать все деревья. Хорошая работа!

— Да, это и вправду красиво, — согласилась с ней моя мать. — Очень свежо и естественно. Видно, господин Бенжамен любит природу.

— Вот забавно, — заметил Бертран, — ведь на его картинах нет ничего, кроме деревьев. Деревья, одни деревья. И каждое сразу можно узнать. Вот береза, тополь, бук, каштан. Мне особенно нравится вот этот каштан: он весь золотится.

— А этот дуб на фоне голубого неба! — вставила тетя Мария. — Какой могучий дуб! Я его сразу узнала. Он стоит на опушке леса, перед домом папаши Фога. Последний дуб, а дальше начинается ельник.

— И березу я тоже узнаю, — сказал дядя Сиприен.

Перед нами были сокровища господина Бенжамена. Страшно даже подумать: его наследство. Деревья! Деревья с наших гор, к которым он долго присматривался, прежде чем перенести на холст их гордые очертания, их светлую или темную листву. Деревья, выросшие на хорошей почве и питаемые живой влагой, вздымали в воздух свои мощные ветви, свои нежные листья всех оттенков: рыжеватые, серебристые, золотистые… Он тщательно выписывал их стволы, их округлые или удлиненные кроны…

Мне представилась комната господина Бенжамена в горах. Должно быть, все эти полотна висели на стенах. Таким образом он никогда не расставался с лесом, который так любил.

И вот, он не увез их с собой. Он доверил их нам, подарил на прощание. Я понимал, какой драгоценностью был для него этот подарок…

Через несколько дней почтальон принес нам открытку со штемпелем Марселя.

Доехал хорошо. Шлю наилучшие пожелания. Подробности письмом. Бенжамен.

Глава четвертая НОЧНЫЕ ТЕНИ

Однажды утром в четверг нас навестил учитель, господин Дорен. Был конец ноября. Снег еще не выпал, но небо хмурилось.

Мы завтракали, сидя у огня. Я только что отвел наших четырех коров на водопой, а дядя Сиприен и Бертран тем временем убирали хлев.

Теперь я был настоящим горцем-крестьянином: умел обращаться со скотом, ловко распутывал цепи, брал хворостину и кричал, стараясь подражать местному выговору: «Пошли, Белянка! Пошли, Рыжуха!»

Коровы тяжело поднимались на ноги и шли к выходу. Собакам не нужно было направлять их на дорогу. Они и сами ее знали — шли по единственной в деревне улице к площади, где был водопой: горная вода текла по желобу из выдолбленного ствола. Жадные морды коров, окутанные дымкой пара, тянулись к свежей воде. Животные пили большими глотками, иногда на мгновение останавливаясь, поглядывая на меня уголком глаза. Потом я снова начинал размахивать хворостиной, тихо приговаривая: «Пойдемте, красавицы, домой!» Впрочем, коровы и не нуждались в моем напоминании. Напившись вволю, они спокойно возвращались в стойло.

Иногда за хворостину брался Бертран, а я, сунув ноги в сабо, катал тачки с навозом. Эту работу мы должны были делать по четвергам[4], а в остальные дни еще заботились о топливе. У очага всегда должны были лежать вязанки хвороста и хорошие дубовые или буковые дрова. Выполнив обязанности по дому, мы наскоро перекусывали.

В это утро, как я уже сказал, нас навестил господин Дорен. Когда-то он учительствовал в Вирване и сохранил самые дружеские отношения с семейством Валетт. То ли ему захотелось совершить прогулку — он очень любил здешние горы, — то ли понадобилось что-нибудь из провизии, чего нельзя было достать в Кастера, так или иначе, он постучался в дверь дяди Сиприена.

— А, это господин Дорен! — воскликнул дядя. — Не ожидал вас сегодня увидеть. Погода-то не ахти какая. Да входите же, входите! Разрешите ваш плащ! Вы уже завтракали? Как поживают ваши домашние? Довольны ли вы моими мальчиками?