Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика) - [19]

Шрифт
Интервал

— Считайте, что полсчастья нам уже выпало, — сказал Старчак. — Иначе пришлось бы очень трудно. Лопат и топоров раз-два — и обчелся: только те, что у водителей.

Старчак говорил мне:

— Герой одной книги сулил полцарства за коня… Я бы все царство отдал тогда за сотню больших или пусть даже малых лопат. Если на одном участке были хорошие естественные укрытия, то на другом мы рыли окопы, чем только могли. Даже голыми руками, а пилотками землю выбрасывали. Мне вспомнился шофер, тот самый, что на Минском шоссе не больно-то охотно окапывался… Вот бы, думаю, его с той самой лопатой сюда. Можно было взрывчатку применить. Но мы тол жалели. Это раз, А во-вторых, не хотели раньше срока выдавать себя…

Обойти участок, занимаемый отрядом, противнику было бы трудно: слева и справа — лес. К тому же подрывники минировали места, по которым могли пройти танки. На некоторых участках были заложены управляемые фугасы.

Иван Бедрин рассказывал мне, что Старчак тщательно вырисовывал цветными карандашами план обороны.

И оттого, что река, откос, окоп его, Бедрина, и соседние с ним поместились на карточке, и оттого, что танки противника, изображенные в виде синих ромбиков, попадали в заштрихованный сектор действия огня, — от всего этого на душе у Бедрина становилось легче. Это не беспорядочное отступление, не бегство, а тяжелая ратная работа, где даже есть теория и документация, в общем, полная отчетность…

По дороге отходили остатки воинских частей, разбитых под Ельней и Кировом. Старчак, выставив охранение, направлял обозы в объезд. Он опасался, что на плечах отступающих могут прорваться по шоссе немецкие авангарды.

Проверяя заставы, капитан подъехал на крупном, сером, в яблоках, жеребце, добытом в одном из полков, к спуску с шоссе на объезжую дорогу и услышал громкий спор.

— Какого черта не пускаете по шоссе!

— У меня приказ, — объяснял Альбокринов.

— Мало ли что один дурак другому дураку прикажет!.. Давай! — толстый, небритый командир, в мятой гимнастерке с отпоротыми петлицами махнул шоферу передней машины, и следом за первым грузовиком тронулась вся колонна.

— Стрелять буду! — спокойно предупредил Альбокринов и вскинул автомат.

— Вы по немцам стреляйте, а по своим нечего! — вспыхнул начальник колонны, и его толстая шея налилась кровью. — По нас уже стреляли.

— И мы будем стрелять, если не выполните приказ! — крикнул, подъезжая, Старчак и, поставив лошадь поперек шоссе, преградил путь.

— А ты кто такой?

— Я — Старчак.

— А по мне, что Старчак, что Спартак, — все равно, — усмехнулся начальник колонны.

— Сдать противотанковые орудия, пулеметы, боеприпасы, передать исправные грузовики с шоферами!.. Расписку выдадим, — спокойно сказал капитан, словно не замечая насмешки.

Видя, что начальник колонны подчиняется, Старчак помчался дальше, и долго еще был слышен цокот подков по звонкому холодному асфальту.

— Кто это? — спросил Альбокринова начальник колонны.

— Командующий Юхновским укрепленным районом, — тотчас же произвел Старчака в несуществующую должность лейтенант.

— Так бы и сказал, я б и спорить не стал. А что он нас у себя не оставил?

— Да толку от вас не будет, — прямодушно ответил лейтенант. — Большой разбег взяли, вам до самой Москвы не остановится. А нам здесь долго стоять…

5

Свой командный пункт Старчак выбрал неподалеку от кирпичного домика дорожного мастера. Отсюда были хорошо видны и боевые порядки батальона, и мост через Угру, и шоссейная дорога до самого поворота в Юхнов.

Старчак зашел в домик, судя по всему, давно, уже оставленный хозяевами. Засохли примулы на подоконнике, пожелтела вода в стеклянной банке с уснувшими золотыми рыбками. Опрокинутая солонка валялась у самого порогами соль скрипела под ногами. Полосатый матрац сполз с кровати.

Весь этот беспорядок больно щемил сердце. Где она теперь, эта потревоженная войной семья?..

Через много лет Старчак узнал о хозяевах.

Однажды из разговора с соседкой в военном городке, где живет Старчак, он случайно узнал, что она родом из-под Юхнова.

— В школу бы надо было, но — война; так два года и пропустила, — вздохнула Ольга. — Когда бои на Угре начались, нас папа в деревню увез. Мы ведь на самой дороге жили, у моста.

У Старчака мелькнула догадка.

— Он, случайно, не дорожный мастер?

— Откуда вы знаете?

— Я у вас дома был.

Он рассказал про все: и про опрокинутую солонку на пороге, и про уснувших золотых рыбок в банке, и про полосатый матрац, свесившийся с кровати.

— Когда мы отходили с Угры на Изверю, все так и оставалось. Только стекла были выбиты, — сказал Старчак.

— А когда мы вернулись, все было спалено. Одни стены. Зто я хорошо помню, хоть и маленькая была.

— Ну разве не удивительно, — сказал я Старчаку, — что здесь, в военном городке, вы, можно сказать, землячку повстречали?

— И не то случается, — улыбнулся тот. — Мир тесен… Хотя бывает, кого ищешь — не находишь.

…Ночь провели окопах, чутко вслушиваясь, не доносится ли гул моторов, не раздаются ли выстрелы.

Было тихо, но эта тишина не приносила покоя, она, как и всякая неизвестность, лишь усиливала чувство тревоги.

6

На рассвете где-то в отдалении, километрах в десяти, как определили десантники, послышались глухие взрывы.


Рекомендуем почитать
Александр Грин

Русского писателя Александра Грина (1880–1932) называют «рыцарем мечты». О том, что в человеке живет неистребимая потребность в мечте и воплощении этой мечты повествуют его лучшие произведения – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Александр Гриневский (это настоящая фамилия писателя) долго искал себя: был матросом на пароходе, лесорубом, золотоискателем, театральным переписчиком, служил в армии, занимался революционной деятельностью. Был сослан, но бежал и, возвратившись в Петербург под чужим именем, занялся литературной деятельностью.


Из «Воспоминаний артиста»

«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».


Бабель: человек и парадокс

Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.


Туве Янссон: работай и люби

Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.


Переводчики, которым хочется сказать «спасибо»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


С винтовкой и пером

В ноябре 1917 года солдаты избрали Александра Тодорского командиром корпуса. Через год, находясь на партийной и советской работе в родном Весьегонске, он написал книгу «Год – с винтовкой и плугом», получившую высокую оценку В. И. Ленина. Яркой страницей в биографию Тодорского вошла гражданская война. Вступив в 1919 году добровольцем в Красную Армию, он участвует в разгроме деникинцев на Дону, командует бригадой, разбившей антисоветские банды в Азербайджане, помогает положить конец дашнакской авантюре в Армении и выступлениям басмачей в Фергане.