Капитан Педро - [2]

Королевство борется против них, назначая иногда за поимку пиратского судна большую награду. Но, к несчастью, их все еще очень много, и вполне возможно, — тут он снова понюхал табаку, — что Джорджу Моррису придется познакомиться с ними, чего я ему вовсе не желаю.

Закончив рассказ, викарий Джонс встал, показывая этим, что первый урок кончен, и направился в свою комнату, где его ждал завтрак. Мы же высыпали во двор, где меня окружили товарищи, расспрашивая о предстоящем плавании. Я с гордостью и сознанием своего превосходства отвечал им.

Я отлично знал, что на судне меня ожидает работа в качестве юнги и что работа эта нелегка. Но я гораздо больше думал о военных подвигах, грохоте выстрелов, сверканьи сабель, и все товарищи разделяли мои надежды и мечты.

Поэтому мы решили тотчас после занятий разыграть на суше битву с пиратами, иначе говоря, вступить в бой с нашими постоянными врагами — судейскими писцами, о насмешках, которых я рассказал товарищам. Обычным местом для этих драк была площадка за старым валом, и горожане сбегались смотреть на битвы мальчиков с писцами. Разумеется, это были кулачные бои, так как ни им ни нам не разрешалось носить оружие. Все же эти битвы бывали ожесточенными и, как нам казалось, приучали нас — будущих моряков — к мужеству в бою.

Мы уже начали для практики бороться друг с другом, как вдруг во дворе появился наш слуга Дик и сказал, что отец приказывает мне вернуться домой, не дожидаясь конца занятий. Тут же он вручил мне сверток с деньгами и корзину с курами для передачи викарию, прибавив, что отец велел пригласить викария к нам в гости. Я повиновался.

Я любил отца и гордился им, но немного побаивался его. Его высокая фигура, властные манеры, важная походка, его шпага и главное — общее уважение, которое встречало его, когда он возвращался из плавания, внушали мне особенное чувство почтения к нему, смешанного с любовью. Ослушаться его я не смел и потому, с некоторым сожалением простившись с товарищами, отправился домой вместе с Диком.

Дом наш был полон родных и соседей, пришедших пожелать нам счастливого плавания. Они все сидели в столовой, и мать, бледная и печальная, угощала их горячим вином и пирожками.

Мой любимый дядя, толстый и веселый человек лет шестидесяти, сам судовладелец и бывший моряк, похлопал меня по плечу и подарил мне серебряные часы луковицей. Я обомлел от восторга. Другой дядя подарил мне бритву, заметив со смехом, что хотел это сделать, когда мне исполнится шестнадцать лет.

— Но, — сказал он, — когда тебе исполнится шестнадцать, ты будешь далеко в море. Все равно раньше тебе не придется ею пользоваться.

Я заметил, как мать побледнела при напоминании, что пройдет не меньше двух лет, прежде чем она снова увидит меня.

Затем меня стали дразнить ожидающими меня линьками, которых, как шутя уверяли родные, мне не избежать из-за моего резвого характера. Я и сам знал, что для юнги линьки вещь неизбежная, но не очень сокрушался, представляя себе, что они, вероятно, не больнее линейки викария Джонса.

В середине дня портной принес мне матросское платье, и я, надев его, потихоньку выбрался из дому, чтобы показаться в этом наряде товарищам и узнать об исходе драки. Большинство товарищей бродило с подбитыми глазами и носами. Они рассказали мне с гордостью, что писцы были разбиты. Бой был так грандиозен, что на место побоища прибежала городская стража, которая и прекратила избиение и преследование писцов.

После обеда мать заставила меня прочитать ей вслух главу из Библии и плакала, обнимая меня. Если б я знал тогда, что она плакала недаром, а словно предчувствуя, что придется мне испытать! Но я не думал об этом и старался ее утешить, представляя ей, каким храбрым и испытанным моряком я вернусь к ней.

Вечером у нас опять собрались гости, и после ужина мне в первый раз позволили остаться за вином и выпить стаканчик. Пили за мое здоровье, и за то, чтобы я оказался достойным сыном своего отца, и за счастливое возвращение к берегам Англии, и за самую Англию. Тостам не было конца, а в заключение все запели старую морскую песню с выкриками и припевами.

После этого отец приказал мне итти спать, так как на рассвете с отливом «Серебряный Лебедь» должен был выйти из гавани.

II. «СЕРЕБРЯНЫЙ ЛЕБЕДЬ»

Я от всей души наслаждался своим первым плаванием. Правда, работа была трудна, и повременам ночи на вахте были холодны. Но я как-то избежал тяжелых приступов морской болезни, которой подвержено большинство новичков; к тому же мои обязанности были легче, чем у остальных юнг, и я попробовал линьков не больше, чем заслуживал; да они, пожалуй, были и полезны для меня. Это «настоящее» путешествие было совсем таким, как я и воображал. Нехватало только опасностей и приключений — непременных спутников моих воображаемых плаваний. Но и они не замедлили.

Однажды на горизонте показалось какое-то подозрительное судно, которое начало преследовать нас. Я скорее с радостью, чем со страхом следил за его приближением.

Однако мою радость несколько умеряла озабоченность отца и напряженное состояние всей команды. Отец внимательно разглядывал судно в подзорную трубу; около него стоял первый шкипер Ричард Бумтри и тоже всматривался в даль, приложив руку к правой щеке, что всегда служило у него признаком волнения. Я знал, что их обоих нелегко испугать.