Капитан. Наследник империи - [80]

Перенос, — спасение! — не свершился, и только лёгкий холодок прощальным касанием приласкал поджатые уши эльфа.

Кави цепенело сжал в руках гранату, так сильно, словно этим можно было унять захлестнувшую его ненависть.

Он ненавидел стрелы, прервавшие жизнь капитана.

Ненавидел капитана, оставившего его пред лицом даже не смерти, но участи много горшей.

Ненавидел себя за то, что в бытность принцем-консортом не восстал против решения Регентского Совета позволить поганым оркам селиться на священной земле Варты — пусть теперь это решение и сделалось несбыточным грядущим.

Ненавидел мир, ненавидел стремление к миру, ненавидел всё, что хоть как-то противостоит жажде войны.

Кави теперь было всё равно, что именно сделать предметом ненависти, ибо кроме ненависти не оставалось уже почти ничего: ежели повезёт — быстрая смерть; много вероятней — годы, десятилетия немыслимых мук в руках палачей-шаманов.

Орочьи колдуны, очевидно, почуяли гибель сударя капитана — поток стрел прекратился, равно как и вопли. Кави слышал бряцанье оружия и перебор копыт — всадники неспешно восходили к вершине кургана.

Эльф опустил взор к гранате.

О да; можно было предпринять попытку взорвать разрушительный снаряд прямо здесь, как и планировал сударь капитан. Однако… однако человек имел обширный практический опыт применения гранат, а потому и мог с известной уверенностью гарантировать успех предприятия. Кави же, в свою очередь, хоть и обладал некоторым представлением о свойствах сих снарядов, но представление это, правду молвить, носило характер куда более умозрительный.

Неудачный подрыв гранаты мог убить самого подрывщика, даже и не обрушив кровли кургана. Либо паче того — открыв оркам дорогу к заключённым в гробнице сокровищам.

Кави бросил последний взгляд на исковерканное тело человека, — прости, о благородный Немец: не в огненном бедаме суждено тебе уйти к сурам, — и выпрямился, дабы сделаться вполне заметным подступающим всадникам.

Рук поднимать эльф не стал: подобные жесты у орков однозначно воспринимались как попытка представить себя выше ростом, иначе говоря — как агрессия. Менее всего желал бы он оказаться зарубленным на месте — теперь, когда доблестный бой давал возможность очутиться рядом с главарями орды.

Малое мгновение Кави тешил себя надеждой убить взрывом гранаты кого-нито даже и из верховных вождей-шаманов — но, разумеется, не позволил пустым мечтаниям разрушить свою сосредоточенность.

Первые всадники приблизились уже на расстояние копейного удара, каменные и даже бронзовые наконечники нацелились на эльфа сразу с нескольких сторон. Кави запоздало сожалел, что не успел спрятать «калаш» сударя капитана, но быстро понял, что орки не обращают внимания на побитый стрелами труп Немца — в понимании детей степи дальнобойное оружие самоочевидно соотносилось с природной эльфийской сноровкой.

Два или три копья, впрочем, наскоро удостоверились в безжизненности человеческого тела — но и только. Живой пленник, разумеется, был оркам многажды интереснее.

Кави стоял, сложив руки на животе, — словно прикрывая рану, — так, чтобы заслонить гранату от ненужных взоров. Но орки уже, по всей видимости, уверились в духовной сокрушённости эльфа; гнусно ухмыляясь и отпуская какие-то наипрепаскуднейшие шуточки на своём дикарском наречии, всадники разводили в стороны лошадей, чтобы дать дорогу кому-то из вожаков орды.

Крупный чёрный конь медленно подымался к вершине кургана, и сердце Кави радостно вострепетало: приближавшийся всадник нёс цвета племени. Судя по богатым железным поручам и шлему — главарь не из последних.

Орк лениво шевельнул босыми ступнями — стремена из витых гуновых верёвок натянулись, вороной захрапел и остановился так близко, что Кави чувствовал каштановый запах конского дыхания.

— Йэлф? — разочарованно протянул всадник. Шлема он снять и не подумал, но, судя по голосу, был совсем молод; вероятно, кто-то из сыновей вождя. — Всего лишь йэлф.

— И длинноносый, — подал голос кто-то из ближайшего окружений, очередной раз тыча копьём в тело Немца.

— Кто ты, йэлф? — с вялым высокомерием поинтересовался сын вождя, не обратив на мёртвого человека ни малейшего внимания.

Разговор шёл на оргну, которым, — правду молвить, — Кави владел далеко не в совершенстве: слишком уж великое значение в орочьем говоре придавалось интонационным тонкостям. Однако же на те слова, что заготовил теперь эльф, — слова ясные, простые — и страшные в ясной своей простоте, — навыка его хватило с избытком.

— Я твоя смерть, — сказал Кави, гордо поднимая уши и выдёргивая из до сей поры спрятанной гранаты металлическое кольцо.

Вернее молвить — пытаясь выдернуть: кольцо точки своего крепления не покинуло.

Кави усилил тягу.

Безуспешно.

— Что? — спросил орк, с интересом склоняясь в седле.

— Зри гнев мой! — в отчаянии крикнул Кави, напрягая уж все силы.

Проклятое кольцо охотно гуляло одним своим краем, но выдёргиваться — даже и не помышляло. О суры! Сколь же велика была телесная мощь сударя капитана, что столь легко мог он управляться с железными своими снарядами?..

— Что? — переспросил всадник, с очевидностию приходя в недоумение.