Капитан Михалис - [52]
– Эй, Хусейн, кофе без сахара!
Глава V
Разразилась гроза. Тучи низко нависли над Мегалокастро. Казалось, небо и город вот-вот сольются в безудержном потоке воды, заливающем темный мир. То и дело эту темноту разрезали кривые сабли молнии. Капитан Михалис ехал под проливным дождем по Широкой улице, и в ослепительных вспышках его лицо выглядело еще более суровым и неподвижным.
Но гроза проходит быстро. Через каких-нибудь полчаса ветер с гор разогнал черные тучи. Небо вновь заблистало лазурью, и мокрый город согрели живительные лучи. На крышах и деревьях зачирикали воробьи, отряхивая намокшие крылышки. Над городом поплыл свежий запах жимолости, майорана, базилика.
Капитан Михалис спешился, толкнул калитку. Жена молча взяла кобылу под уздцы, а он поднялся в парадную залу и положил кинжал турка перед иконой архангела Михаила. Одежда капитана Михалиса насквозь промокла. Жена принесла ему все чистое, он переоблачился, прилег на кровать, во всем теле ощущая истому, закрыл глаза и сразу заснул крепким младенческим сном.
На закате он все еще спал, а греки тем временем собирались в домах и шепотом обсуждали случившееся. Неужели никогда не будет покоя несчастному Криту? Неужели опять начнется резня, и люди будут вынуждены в который раз покидать свои жилища, уводить куда-то детей, уносить скарб? Благоразумные и обеспеченные христиане проклинали пьянство и спесь капитана Михалиса, приносившие людям столько горя. Отчаянные и дерзкие, наоборот, гордились, что их земляку удалось опять оставить турок в дураках.
Собирались и турки, сыпали проклятьями, угрозами, но придумать, как смыть позор, не могли. Муэдзин пытался разжечь пламя ненависти в сердцах, а умудренные опытом турки тут же гасили его. Нури-бей мрачно отмалчивался. Надорвав глотки и утомившись от «резни на словах», порешили отправить троих послов к паше: пускай приструнит греков. Кто он, в конце-то концов, – паша или халва с мылом? Давно что-то не болтались виселицы на Большом платане, да колья который год стоят пустые. Недаром так распоясались гяуры. Этот бешеный пес капитан Михалис того и гляди въедет на кобыле в мечеть и выгонит правоверных оттуда плетью. И как допускает такое Аллах! Вздернуть его, чтоб другим райя неповадно было. А паша вместо этого заигрывает с греками, играет в нарды с митрополитом, пьет мастику… и называет это «справедливостью».
На следующий день, получив все напутствия, трое избранников направились во дворец паши. Посередине, выпучив глаза, семенил тощий как скелет муэдзин, по правую руку от него чинно выступал Селим-ага, слева шел Нури-бей, погруженный в свои мысли. У каждого были личные соображения насчет разговора с пашой. Селим-ага ежедневно получал огромные доходы с полей, оливковых, миндальных рощ, виноградников и потому больше всего желал мира. Муэдзин, напротив, жаждал крови и уже предвкушал, как прочитает паше гневные слова из Корана. А Нури-бей шагал, глядя в землю, и душу его жгли сомнения. Этой ночью ему снова привиделся отец: грязный, в лохмотьях, он подошел и сунул ему под подушку кинжал с черной рукояткой. Утром Нури-бей заглянул под подушку, а кинжала нет. У него защемило сердце. Не доверяет мне старик, подумал он, боится, как бы я его и в этот раз не опозорил…
Паша, суровый, нахмуренный, восседал, скрестив ноги, на большом диване. Опять неприятности, псы с котами поцапались. Гяуры – будь они трижды прокляты! – хотят свободы, а у мусульман – будь и они трижды прокляты! – руки чешутся перерезать глотки гяурам. А на что вы, спрашивается, жить будете, если некому станет обрабатывать землю и платить налоги? Разве человек в здравом уме зарежет курицу, несущую золотые яйца?
Вошел сеиз.
– Повелитель, аги пришли.
– Пусть заходят! – Паша еще больше насупился.
Посланники вошли друг за другом, отвесили низкий поклон и молча уселись на длинный диван, скрестив ноги.
– Я вас слушаю, – устало произнес паша.
Первым раскрыл свою огромную, как у собаки, пасть муэдзин. Он и впрямь походил на дворового пса: костлявый, тонконогий, ввалившиеся скулы, редкая рыжая с проседью бороденка, а на переносице мохнатая родинка, так что казалось, у него три глаза. И говорил он, будто лаял: отрывисто, озлобленно, с пеной у рта. Сперва высказался от себя, затем достал из-за пазухи Коран и начал читать, раскачиваясь во все стороны. У паши вскоре голова пошла кругом.
– Ходжа-эфенди, – прервал он муэдзина, – клянусь Аллахом, у меня в мозгу помутилось. Говори проще – ведь мы, анатолийцы[42], все тугодумы. Скажи без лишних слов, чего ты хочешь?
– Резать их надо! – рявкнул муэдзин, и волоски на родинке встали дыбом.
Паша вздохнул, повернулся к Селиму-аге.
– Так, ну а тебе, Селим-ага, тоже угодно, чтобы началась резня?
– Я покоя хочу, паша-эфенди, – ответил богатый старик. – Год будет урожайным, много дождей выпало в марте, пшеница заколосилась, на оливковых деревьях хорошая завязь. Благодарение Аллаху, много будет оливкового масла и зерна. А если мы разбудим Крит, этого хищного зверя, то все пойдет прахом и нам не сносить головы. Ну что с того, что одному сумасброду хмель в голову ударил?! Забудем об этом, так лучше для всех. Ведь если мы дадим волю своему гневу, то он обернется против нас самих. Гнев ослепляет, паша-эфенди!.. А гяура этого, капитана Михалиса, со временем постигнет справедливая кара. Ты возьми его на заметку, мой повелитель. – И старик обратился к муэдзину, – уж ты прости меня, ходжа-эфенди, но я так думаю. У твоей милости нет полей, виноградников и фруктовых садов, а потому тебе не понять ни боли земли, ни боли людей. Вот ты спроси меня, спроси деревья, лозу, посевы, хотят ли они резни. Нет, не хотят!
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Творческое наследие Никоса Казандзакиса (1883–1957) – писателя, поэта, драматурга, эссеиста, исследователя и переводчика – по праву считается одним из наиболее значительных вкладов в литературу XX века. Родная Греция неоднократно предоставляла писателю возможность испытать себя и вплотную соприкоснуться с самыми разными проявлениями человеческого духа. Эта многогранность нашла блистательное отражение в романе о похождениях грека Алексиса Зорбаса, вышедшем в 1943 году, экранизированном в 1964-м (три «Оскара» в 1965-м) и сразу же поставившем своего создателя в ряд крупнейших романистов мира.
«Последнее искушение Христа» — роман греческого писателя Никоса Казандзакиса, который принес его автору всемирную известность. Впоследствии американский режиссёр Мартин Скорсезе снял по этому роману фильм, также ставший заметным событием в культуре XX века.
Эта книга не жизнеописание, но исповедь человека борющегося. Выпустив ее в свет, я исполнил свой долг — долг человека, который много боролся, испытал в жизни много горестей и много надеялся. Я уверен, что каждый свободный человек, прочтя эту исполненную любви книгу, полюбит Христа еще сильнее и искреннее, чем прежде.Н. Казандзакис.
Писатель, от лица которого ведётся повествование, решает в корне изменить свою жизнь и стать человеком действия. Он арендует угольное месторождение на Крите и отправляется туда заниматься `настоящим делом`. Судьба не приносит ему успеха в бизнесе, не способствует осуществлению идеалистических планов, но дарует нечто большее. Судьба даёт ему в напарники Зорбу.`Грек Зорба` — роман увлекательный, смешной и грустный, глубокий и тонкий. Мы встретимся с совершенно невероятным персонажем — редчайшим среди людей, живущих на Земле.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.