Капитан Михалис - [127]

Шрифт
Интервал

– Да, – тряхнул головой старик, – нелегкое это дело – наложить на себя руки. Для этого смелость нужна. Она-то избавилась, но и ты, как я вижу, тоже избавился… Ну а теперь что делать думаешь? Не собираешься ли опять жениться? Может, еще подаришь мне последнего внука? Торопись, а то мне уже недолго осталось.

Учитель просиял.

– Ну и чудеса, отец! Чем ближе подходишь ты к порогу смерти, тем больше походишь на бессмертного. Вот и угадал ты вторую цель моего прихода!

– Ну-ну, Яннакос, говори! Присмотрел кого-нибудь?

– Присмотрел, отец. И пришел просить твоего благословения.

– Ох, святой Онуфрий! И кто ж она? Красивая? Мясо-то хоть есть на костях? Чьих она будет? Хорошего роду? Виноградники имеются? А зубы все при ней?

– Красивая, – ответил будущий жених. – И зубов у нее все тридцать два, даже больше.

– Да куда уж больше! Когда чересчур, оно тоже плохо! Не ровен час, будет верхом на тебе ездить и кнутом погонять! Ну так говори, кто такая?

– Внучка капитана Эляса. Зовут Пелагия. Благословишь меня, отец?

– Вон оно что! Молодец, Яннакос! Благословляю! Крепкий это род. Сыновья, внуки-правнуки, к тому ж земли у них много и виноградники есть. А она-то согласна?

– Согласна. Уже и отцу объявила. «Спросим у деда, – ответил отец, – он все же глава нашему роду». Спросили. Капитан Эляс поначалу недоволен был: «Учитель? Как же, знаю! Но слабак он, как мне думается! К тому же эти портки на нем! Ну а род их хороший, крепкий. Сыновья, внуки-правнуки, и земли много, и виноградники есть». Точь-в-точь твоими словами сказал. «Погодите, обдумать надо». Но Пелагия ласками да лестью уломала старика. «Ладно, – сказал он, – даю благословение, но при одном условии: пускай снимет свои европейские тряпки и оденется как человек!»

Старик Сифакас хлопнул по столу ладонью.

– Дай Бог тебе здоровья, старик Эляс! Это же и у меня было камнем на сердце, только я молчал. Ну, давай, сынок, раздевайся – и в огонь твои лохмотья! Завтра с утра разведем костер!


Хорошо спалось учителю рядом с сундуком, на котором лежала одежда будущего жениха. Снилась ему Пелагия. И так не хотелось просыпаться… А старик то и дело ворочался, не смыкая глаз. Глядел он в окно и торопил рассвет. Наконец снизошел Всевышний, заставил прокукарекать черного петуха, а за ним и белого. Сифакас вскочил на ноги и растолкал Сиезасыра.

– Просыпайся, да побыстрее! Одежда на сундуке – носи на здоровье! А европейские тряпки тащи вон из дома. Я пошел разводить костер!

Сифакасу всегда были противны европейцы, но теперь, получив письмо от внука, он на них не на шутку разозлился. Сейчас он им покажет! Женщины еще спали. Он разжег костер и отправился будить Трасаки. Того уложили в большое корыто, как в люльку. Старик покачал корыто, и мальчик проснулся.

– Вставай, и живо во двор! Будем жечь Иуду!

Вышел и учитель, одетый с головы до пят, как истинный критянин. Поочередно бросил в кучу посреди двора штаны, жилет, пиджак, шляпу, башмаки. Все вещи облили керосином – пусть дьявол примет их к себе побыстрее. Старик выхватил из костра горящую головешку и дал Трасаки:

– Давай, мальчик мой, поджигай, к чертовой матери! Европа нас жжет, и мы ее сожжем! Огонь против огня, ветер против ветра!

Трасаки сунул горящую головешку под облитую керосином одежду.

Европейский костюм полыхнул факелом, осветившим три радостных лица. У старика даже пятки зачесались – захотелось в пляс. А когда огонь погас, Сифакас взял горсть пепла, распахнул ворота, встал посреди дороги, взмахнул рукой и развеял его по ветру.

– Европейцы! – крикнул он с болью и обидой в голосе. – Европейцы, слышите? Вот так в один прекрасный день глаза моих детей и детей моих детей увидят, как горят и разлетаются пеплом по ветру ваши дома, ваши фабрики и дворцы ваших королей! Как вы нас погубили, европейцы, так сгиньте же и сами!


Около полудня Митрос, разгоряченный после крутого подъема, входил в лагерь капитана Михалиса. Высокое плоскогорье, десяток времянок, в которых расположилась сотня смельчаков. А далеко внизу, в долине, окруженной горами, будто крепостным валом, белели деревни. Над двумя из них поднимались огромные столбы дыма. Ветра не было.

Стоя на возвышении, капитан Михалис держал бинокль, подаренный ему одним филэллином[65], который месяц назад вскарабкался в лагерь и ни за что не хотел его покидать.

– Куда я пойду? – говорил он капитану Михалису. – Зачем мне возвращаться в город? Мне здесь так хорошо: нигде я не ел вкуснее хлеба, не пил воды холоднее. Нигде не видел греков, которые были бы так похожи на древних эллинов! Я буду называть тебя не капитаном Михалисом, а капитаном Ахиллесом. Меня зовут Эррико.

На нем была куполообразная, похожая на древний шлем шляпа, а в карманах множество листов бумаги и карандашей. Он кое-как объяснялся по-гречески. Беседуя с критянами, все аккуратно записывал, а те животы надрывали от хохота.

– Никак долги свои переписывает, – предполагали одни.

– В газету пишет, – говорили другие.

– Эй, земляк, почему бродишь по Криту без оружия? – приставали к нему. – Где твое ружье?

– Вот оно! – отвечал Эррико, показывая карандаш. У него была белобрысая бородка клинышком, два передних зуба – золотые, на щеках точно розы цветут, а на макушке торчит клок волос. Из-за имени и этого клока критяне прозвали его Кукареку.


Еще от автора Никос Казандзакис
Христа распинают вновь

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.


Невероятные похождения Алексиса Зорбаса

Творческое наследие Никоса Казандзакиса (1883–1957) – писателя, поэта, драматурга, эссеиста, исследователя и переводчика – по праву считается одним из наиболее значительных вкладов в литературу XX века. Родная Греция неоднократно предоставляла писателю возможность испытать себя и вплотную соприкоснуться с самыми разными проявлениями человеческого духа. Эта многогранность нашла блистательное отражение в романе о похождениях грека Алексиса Зорбаса, вышедшем в 1943 году, экранизированном в 1964-м (три «Оскара» в 1965-м) и сразу же поставившем своего создателя в ряд крупнейших романистов мира.


Последнее искушение Христа

«Последнее искушение Христа» — роман греческого писателя Никоса Казандзакиса, который принес его автору всемирную известность. Впоследствии американский режиссёр Мартин Скорсезе снял по этому роману фильм, также ставший заметным событием в культуре XX века.


Последнее искушение

Эта книга не жизнеописание, но исповедь человека борющегося. Выпустив ее в свет, я исполнил свой долг — долг человека, который много боролся, испытал в жизни много горестей и много надеялся. Я уверен, что каждый свободный человек, прочтя эту исполненную любви книгу, полюбит Христа еще сильнее и искреннее, чем прежде.Н. Казандзакис.


Грек Зорба

Писатель, от лица которого ведётся повествование, решает в корне изменить свою жизнь и стать человеком действия. Он арендует угольное месторождение на Крите и отправляется туда заниматься `настоящим делом`. Судьба не приносит ему успеха в бизнесе, не способствует осуществлению идеалистических планов, но дарует нечто большее. Судьба даёт ему в напарники Зорбу.`Грек Зорба` — роман увлекательный, смешной и грустный, глубокий и тонкий. Мы встретимся с совершенно невероятным персонажем — редчайшим среди людей, живущих на Земле.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.