Капитан Лаце - [2]

Единственный раз за всё время капитан Лаце пришёл в барак часом позже, чем обычно. Лицо у него было в красных пятнах, и пахло от него как будто спиртом. Боцман даже носу своему не поверил: капитан был человек непьющий.

Только он ушёл из барака, к боцману явился с корабля другой сослуживец — фельдшер Яковенко.

— Ну что, капитан-то был сегодня? — спросил он.

— Был. А что?

— А ты ничего не заметил?

— Это насчёт спиртного?

— Да нет, не то, — сказал Яковенко и, присев на кровать, зашептал Груздеву на ухо. — Понимаешь, сижу я утром у себя в каюте, мензурки перетираю. Вдруг он входит и говорит: «Дай-ка мне, Яковенко, спирту». — «Для чего?» — спрашиваю. «Пить буду». Ну, налил я ему сто кубиков, а он двести попросил. Опрокинул разом, а потом достал из кармана письмо и говорит: «Вот, Яковенко, мне один человек новость привёз. Было у меня два сына, а теперь ни одного нет. Младшего прошлый месяц убили, а старший еще зимой погиб, — я и не знал». Повернулся и ушёл к себе. Я к нему в каюту стучался, стучался, — не отзывается… Ну, не думал я, что нынче он к тебе придёт…

* * *

Боцман долго лежал в жару — тиф у него был самый тягучий и упорный. Доктора говорили — «возвратный».

Фельдшер Яковенко давно уже перестал навещать Михаила Терентьевича, а капитан всё ходил и ходил.

И вдруг не пришёл.

«Что же это случилось? — подумал боцман. — Уж если в тот раз, когда письмо получил, всё-таки пришел, то, значит, нынче важное дело его задержало».

Еле дождался боцман следующего дня. Вот и четыре часа тридцать минут, а капитана всё нет.

И тут принёс кто-то в барак новость. Ушли из города англичане и французы, а вместе с ними и кое-кто из белогвардейцев. Говорят, что иностранцы не слишком-то хотели брать с собой за границу своих белых союзников. Собрались они как-то незаметно, в одну ночь. Теперь в городе остались единственными хозяевами белогвардейцы. Да тоже, должно быть, ненадолго. Весть переполошила весь барак. Кто мог ходить, вставал украдкой с койки и заглядывал в полузаклеенные окошки. Кто не мог двигаться, то и дело спрашивал у ходячих: «Ну, что там? Ну что?»

И в самом деле, даже из окошек барака можно было заметить, что в городе произошли перемены.

Перестали разгуливать по улицам английские офицеры во френчах и широких блестящих ремнях, французы в голубовато-серых пелеринах, шотландцы в клетчатых юбочках.

Зато нарядились в английские френчи, буцы и обмотки белые вояки. Видно, успели уже разграбить брошенные иностранцами склады.

Город был весь какой-то пьяный, шумный и отчаянный. Должно быть, кутили белые вовсю напоследок, перед своим концом.

«Уж не прикончили ли моего капитана? — тревожно думал Михаил Терентьевич. — Пронюхали как-нибудь, что у него сыновья в Красной Армии, и ухлопали. Очень просто…»

Но ничего толком не мог узнать боцман, пока лежал на больничной койке. И вот наконец выписали его из тифозного барака.

Первым делом побежал он в порт.

Смотрит — нет «Орла». Начал он останавливать и расспрашивать людей — и узнал от них, что в ту осеннюю ночь, когда англичане убрались восвояси, увели они и «Орла». Вернее сказать, захватили его те белогвардейцы, которые с ними ушли. А куда угнали, — неизвестно.

Боцман разыскал даже одного старичка, который видел всю ночную погрузку.

Старичок рассказал заикаясь, что белые всю команду загнали на палубу и к каждому приставили часового с ружьём. Шестерых, которые вздумали сбежать на берег, тут же у сходен расстреляли — сигнальщика, машиниста и четырёх матросов.

— А капитан?

— Капитан что? Стоял наверху и командовал.

— Командовал? Вот оно как…

Боцман не стал больше расспрашивать — повернулся и зашагал в город.

Шёл он, пошатывался и сам не знал, отчего шатается: оттого ли, что во время тифа разучился ходить, или от огорчения. Жаль ему было товарищей — и тех, которых прикончили белые, и тех, которых они силой угнали неизвестно куда, мыкаться по чужим портам. А сильнее жалости была досада и растерянность.

— Что ж это выходит такое? — говорил сам с собой боцман, останавливаясь посреди улицы и разводя руками. — Что ж это с капитаном?.. Десять лет вместе проплавали — шесть на «Шарлотте» и четыре на «Орле». За десять лет можно узнать человека!.. А получается, что в бараке-то правду говорили: царская медаль к старому тянет… Уж лучше бы расстреляли его, как сигнальщика и машиниста. По крайней мере было бы за что жалеть… Интересно, что же он теперь за границей делать будет. Капитанствовать, что ли, на том же «Орле»? Как «Орёл» по-английски называется?..

Боцман знал много английских слов, а названий корабельных еще больше. Он припомнил, что в одном северном порту он видел несколько лет назад английский траулер, который назывался «Игл». Это значит «Орёл»…

Однако дня через три-четыре узнал боцман Груздев от рыбаков того посёлка, где жил, выйдя из барака, что капитану Лаце не придётся, пожалуй, служить у англичан.

В ту самую ночь, когда ушёл «Орёл», рыбаки, которые промышляли далеко в море, слышали на рассвете глухие взрывы. В море часто в те времена грохали мины, сорвавшиеся с якорей. Много их бродило около берегов, в губах, заливах и далеко в открытом море. Поэтому на взрыв никто не обратил бы и внимания, если бы вскоре после этого не выловили в море большой спасательный круг с надписью «Орёл». Спасательный круг повесили на гвоздь в конторе порта. Этим дело и кончилось. Тогда у нас ещё не занимались поисками и подъёмом затонувших судов — не до того было.