Капитан и Враг - [23]

– Так ведь в Испании, наверно, есть мулы.

– Но он же опять уезжает из Испании и даже не говорит – куда. А «стану сферообразным»? – добавила она. – Что это значит? Не понимаю я этих его выражений. Но он всегда был такой. Он же образованный.

Она все-таки получила деньги по чеку и дала мне мою долю, но переезжать из подвала не захотела.

– Не собираюсь я жить за его счет и тянуть из него все соки, – сказала она как-то. – Сохраню, сколько смогу, пока он не позвонит в дверь.

Насколько я знаю, она так и не получила нового адреса до востребования, чтобы ответить ему, и, когда прошел еще год, начала говорить о Капитане в прошедшем времени, как говорят о мертвеце.

– Даже если б он сидел в тюрьме, – сказала она мне, – все равно он бы сумел мне написать.

Я забрал письма вместе с моей незаконченной, нацарапанной авторучкой рукописью в двухкомнатную квартирку, на которую сменил однокомнатное жилище в Сохо, когда получил свою долю чека, и в последующие недели по многу раз перечитывал письма Капитана. У меня было такое впечатление, будто я гляжу чужими глазами на умирающую женщину, которая была мне вместо матери, и, всматриваясь в нее сквозь строки писем, все меньше понимаю: что связывало этих двух людей и в то же время так странно удерживало на расстоянии? С тех пор как я ушел из «дома», я дважды, можно сказать, влюблялся, и всякий раз роман оканчивался (для меня, во всяком случае) вполне счастливо, так что я с возрастающей уверенностью смотрел в будущее, ожидая встречи с какой-то третьей девушкой. С теми обеими девушками во время моих кратких отсутствий я обменивался письмами, которые, я полагаю, можно было бы назвать «любовными». (Я сохранил письма девушек как доказательство моих успехов, и, думаю, девушки с не меньшей гордостью сохранили, по всей вероятности, мои послания к ним.) Уж в этих-то письмах не было недостатка в слове «любовь» и содержалась куча намеков на те радости, которые мы вместе делили, а вот читая письма Капитана, я как бы вступал в неведомую страну, где говорили на совершенно незнакомом мне языке, и, если даже попадалось какое-то слово, схожее со словом моего языка, оно, казалось, имело совсем иной смысл.

«Прошлой ночью я видел странный сон про тебя, Лайза. Ты разбогатела и купила себе машину, но самое скверное – ты оказалась очень плохим водителем, так что я был уверен: с тобой случится несчастье и ты снова попадешь в больницу, а я не буду знать, где ты. Я проснулся с чувством, что слишком ты от меня далеко, и решил написать тебе это письмо – никаких новостей, плохих или хороших, у меня нет, только этот эквилибристический сон, но, пожалуйста, не теряй надежды».

Это письмо было написано до того, которое пришло с испанской маркой. Я снова вынужден был полезть в словарь – посмотреть слово «эквилибристический». Капитан наверняка спутал его со словом «эротический», так как «эквилибрист», то есть канатоходец, от которого произведено это прилагательное, никак сюда не подходит. Не такой уж он, видно, был образованный, как считала Лайза.

Другое письмо начиналось так:

"Пожалуйста, пожалуйста, не волнуйся, а тебя наверняка взволновала сумма, на которую выписан чек. Когда-нибудь я наживу состояние, и ты разделишь его со мной. Только, может, для тебя будет спокойнее, если впредь я буду выписывать чеки на предъявителя: я не хочу, чтобы ты волновалась, так как к тебе ведь снова могут пристать с расспросами. На твоем месте я бы не стал открывать счет – всегда лучше иметь живые деньги, а твой жалкий подвал никто не станет грабить. Чеки теперь будут подписаны именем Карвер. Фамилия Кардиган никогда мне не нравилась – слишком почтенная, – а называться Виктором мне надоело. Даже Джиму не нравится это имя, и он прав. Но оснований для волнения никаких нет, все у меня здесь идет чин чином, вот только скучаю без тебя. Письмо получилось деловое и скучное, но ты прекрасно знаешь обо всем остальном, о чем я не хочу писать сегодня. Ты – моя жизнь, Лайза, запомни это. Человеку необходима цель в жизни, и ты – моя цель.

Твой Капитан.

P.S. Все-таки я бы хотел, чтоб ты уехала из этого подвала и не давала Сатане своего адреса – оставь его только на почте, чтоб тебе пересылали корреспонденцию. Не отвечай на это письмо, пока я не сообщу тебе, куда писать Карверу до востребования, так как я, наверно, снова буду какое-то время на ходу".

По-видимому это было последнее письмо, которое получила Лайза до того, как попасть в больницу; штемпель на нем был неразборчив, а марка – колумбийская.

Я взял наугад еще одно письмо. Я внушил себе, что стремлюсь познать истину, представляющую ценность почему-то только для меня одного; к тому же я вспомнил, что говорил отец о том, как умеет врать Капитан. Но, спрашивал я себя, какой смысл Капитану, находящемуся так далеко, врать Лайзе? Когда я жил вместе с одной девушкой, мне часто приходилось ей врать, чтобы подольше сохранить наши Отношения, но когда людей разделяют две тысячи миль, разве могут отношения оставаться прежними? Зачем играть такую комедию? Или, быть может, Капитан играл эту комедию для себя, чтобы избежать одиночества? Пожалуй, следующее письмо, написанное несколько раньше, могло в известной мере что-то прояснить.