Капитан Френч, или Поиски рая - [29]

Идеи могут быть самыми разными; для меня в эту категорию попадают научные открытия, технологические новшества, спецификации всевозможных приборов или машин, серьезные труды и развлекательная литература, записи зрелищ и театральных постановок, рецепты странных блюд, музыка и, разумеется, мода. Мода — иными словами, платья, костюмы, белье и Эверест сопутствующих аксессуаров — важная часть моего бизнеса, хотя и несколько рискованная: не всякий мир воспримет обычаи, родившиеся за сотню парсеков, в другой галактической спирали. Но если вы все же намерены что-то продать, вам придется устраивать выставку — настоящее шоу с показом мод’, с аукционом, с выпивкой и закусками, в добром старом земном духе. Обычно я провожу такие мероприятия в главном салоне “Цирцеи” (для чего он, кстати, и предназначается) либо снимаю демонстрационный зал в одном из лучших отелей. Но перед этим шоу мне приходится изготовить образцы (то есть дать указания роботам), нанять агентов, изучить их рекомендации, разослать приглашения журналистам и местным законодателям мод, а главное, найти подходящих манекенщиц. Это не простая проблема; мои модели должны быть привлекательными, популярными и не безумно дорогими — во всяком случае, не настолько, чтобы пустить меня по миру. Иногда мне с ними не везло, иногда везло, а случалось, очень везло — когда эти девушки, закончив демонстрацию, скрашивали мое одиночество. Но теперь я был не одинок: я обладал женщиной, прекрасной во всех отношениях, с великолепной фигурой, с врожденной грацией, с тонкими чувствами и незаурядным умом. Вдобавок этой женщине было нечем заняться — кроме постели, спортзала и поучительных бесед… Вы понимаете, куда я веду?..

Словом, я показал ей голограммы всех предыдущих шоу, велел соорудить в большом салоне помост и перепрограммировал двух роботов, сделав их костюмерами. И пока мы удалялись от Мерфи с ускорением в две сотых “же”, Шандра занялась демонстрацией своего гардероба — с огромной пользой для себя и к моему непреходящему удовольствию.

К тому времени, когда мы очутились в восьми астрономических единицах от Мерфи, мне пришлось признать, что наши труды успехом не увенчались. Шандра была очаровательна, изящна и прелестна, но я оказался бездарным режиссером; я понимал, что чего-то не хватает, а вот чего — о том ведал один Господь! Или Старина Ник, если угодно.

Мы просматривали ее голограммы, сравнивая их с записями профессиональных моделей, и я слышал, как Шандра вздыхает от разочарования. Постепенно мы оба приходили к мысли, что красота и прирожденный шарм — еще не все, что нужно манекенщице; в этом достойном занятии имелись свои тайны, но посвятить в них Шандру я не мог. В некотором роде я был виноват перед нею: я втянул ее в дело, оказавшееся, мне не по зубам. Она переживала свои неудачи без упреков и отыгрывалась ночью, когда я попадал в полную ее власть. Тут, в постели, она могла оседлать меня — в прямом и переносном смыслах — и выплеснуть свои эмоции в продолжительной яростной скачке, пришпоривая и понукая своего жеребца. Должен признать, что этот болеутоляющий рецепт был не из самых плохих, но временами мне приходилось туго.

В конечном счете я попросил тайм-аут.

— Похоже, мы имеем дело с искусством, — сказал я, — а все его тонкости и нюансы нельзя освоить с помощью голограммы. Давай устроим передышку, милая. В мире полно важных вещей, более важных, чем помост, с которыми тебе необходимо ознакомиться. А что до помоста… Думаю, тут или там мы найдем мастеров, способных дать тебе у рок-другой.

Я показал ей, как пользоваться банками данных “Цирцеи”, и для начала подсунул “Экономику космического полета” Баслим-Крауза. Чтобы эта премудрость не иссушила ее вконец и легче укладывалась в ее хорошенькой головке, я извлек из своей библиотеки “Легенды Старой Земли”, прекрасный •труд Ван дер Паулссона, добавив к нему развлекательные романы — “Жизнь и мнения барона Мюнха”, “Грезы любви” и “Кентервилльский призрак”. Еще я клятвенно пообещал ей, что на Барсуме она сможет поучиться ремеслу у лучшей манекенщицы. Теперь наши дни были заполнены делами, и ночные порывы страсти начали стихать, сменяясь спокойным течением — как раз в том темпе и ритме, который подходит для человека в моем преклонном возрасте. Наконец наступил миг, когда местное солнце превратилось в яркую точку на усеянном звездами небосводе, и “Цирцея” отрапортовала, что можно включать двигатель Ремсдена. К такому событию нужно подготовиться, решил я; вызвал на экран популярную книгу Шефера и Джуса “Практика космического путешествия”, и мы с Шандрой прочли несколько глав. Разумеется, технические детали не вызвали у нее интереса, но какое-то представление о том, что ее ждет, моя прекрасная леди все-таки получила.

"Поле Ремсдена связано непосредственно с метрикой пространства, — писали Шефер и Джус, — ибо является материальной основой Мироздания, порождающей все остальные формы излучений и разновидности микрочастиц. Первые попытки обнаружить эту неуловимую субстанцию были сделаны в двадцатом веке, и согласно научной традиции их приписывают Альберту Эйнштейну. Разумеется, речь шла о чисто теоретическом исследовании, поскольку в ту эпоху конвертер еще не был изобретен, а его прообразы, ускорители элементарных частиц, являлись слишком маломощными и ненадежными установками. Эйнштейн, однако, не смог вывести фундаментальных уравнений Единого Поля, которые описывали бы все типы известных взаимодействий: самое слабое и дальнодействующее — гравитационное, более мощное — электромагнитное и, наконец, ядерное, которое проявляется с огромной силой, но на небольших расстояниях, сравнимых с размером атома. Честь открытия Единого Поля досталась Кристоферу Ремсдену, гениальному физику двадцать первого века, который не только обосновал теоретически свои гипотезы, но также построил первый конвертер-преобразователь, выполнявший две основные функции: трансформацию массы в излучение и обратный переход излучения в массу. При этом был открыт так называемый Закон Тождественности; массы до и после двойного преобразования соответствуют друг другу с точностью до соотношения неопределенности Гейзенберга. Этот вывод равно справедлив для мертвой и для живой материи, и, следовательно, спроектированный Ремсденом конвертер открывал перед человечеством двери в Галактику. Любой объект, помещенный в поле Ремс-дена (например, космический корабль с экипажем), приобретал способность двигаться со скоростью света “С” — вернее, со скоростью, практически неотличимой от “С”; таким образом, расстояние в десять светолет можно преодолеть за немногие минуты относительного времени”. Дальше шла затейливая вязь уравнений. Шандра, как вы понимаете, не разбиралась в квантовой теории Единого Поля, и я не возражал, чтобы эти страницы были пропущены. Но в следующем разделе Шефер и Джус описывали историю космических путешествий, и вот тут-то моя леди была само внимание. Еще бы! Ведь тут говорилось о ее супруге, Старом Кэпе Френчи, чудовище из космоса! “Историю космических странствий нельзя рассматривать как триумфальную дорогу к звездам; она изобилует трагическими случайностями, и список кораблей, погибших или канувших в вечность, достаточно велик (смотри Приложение F). Практически единственной причиной всех этих трагедий являются расчетные погрешности или не правильная прокладка курса, в результате чего корабль “выныривает” из поля Ремсдена вблизи крупных тяготеющих масс, планеты или звезды. Их дестабилизирующее влияние было предсказано теоретически и подтверждено долгой и печальной практикой. Возможно, этих трагедий удалось бы избежать, но человеческий разум обладает некой инерцией, которая, вместе с надеждой на чудо, приводит временами к фатальным результатам. Прошло немало столетий, пока пилоты осознали: двигатель Ремсдена дает им шанс достигнуть любой звезды в Галактике, но этот шанс не равен ста процентам, ибо никакой компьютер не может точно рассчитать прыжок на сорок или пятьдесят парсеков. Чем больше расстояние прыжка, тем больше неопределенность финишных координат — а это значит, что повышается вероятность “вынырнуть” рядом с планетой или звездой.