– Думаешь, очень ему нужен мой завод?
– Нужен!
– Хомут на шею!
– Ничего, у него шея крепкая. Ему размах нужен. Масштабы. Высшая категория по объему работ.
Матвей Семенович покачал отрицательно головой. В этом движении была покорность. Не протест, не отрицание, а покорность своей судьбе. И это взбесило Ивана Семеновича.
– Ты всегда и все готов прощать, – произнес он со злостью.
– Что прощать? – с недоумением посмотрел на него Матвей Семенович.
– Все. То, что он на твоих плечах к Ленинской премии добрался. И к своей Золотой Звезде. И то, что он к славе своей по трупам шагает.
– Неправда это, Ваня, и о моих плечах, и о трупах… Собачий бред.
– Нет, правда! Чему ты улыбаешься?
– Вспомнил твой очерк о застрявших грузовиках.
– Хороший очерк. На конкурсе – второе место. И премия… За плохой очерк такую не дают.
– Но твоя-то машина так и осталась в колдобине. И домой ты пешком топал по грязи. Промок насквозь.
– Правдоискатель, – с презрением в голосе сказал Иван Семенович. – Ничего, я с этим королем при первой же возможности счеты сведу. Мне бы только факт. Хоть какой-нибудь фактик. А я уж его, этот факт, Бунчужному воткну! И за свою обиду, и за твою расплачусь.
– Нет, Ваня, моя обида не в счет. Мне на себя обижаться надо. А он прав.
– В чем прав? – глядя исподлобья на брата, спросил Иван Семенович.
– Во всем. И в том, что с людьми работать я не научился. И в том, что от меня в электросварочной лаборатории больше проку будет, чем в директорском кресле.
– Экий же ты, Тюха-Матюха. Давай выпьем. – Они выпили по рюмке, закусили. – Ни самолюбия у тебя, ни гордости, – продолжал горячиться Иван Семенович. – Знаешь, что я бы сделал на твоем месте?.. Поехал бы в министерство, взял бы судостроительный, какой дадут. Пускай самый завалящий. Взял бы его и вытащил на первое место. Назло Бунчужному.
– Да не станет он злиться из-за этого. Радоваться будет. Когда узнает, поздравительную телеграмму пришлет. От чистого сердца.
– Тогда поди извинись перед ним за то, что утром нагрубил.
– Не вмешивайся ты в наши дела, Ваня. Я ведь к тебе не за помощью пришел. Так просто – душу отвести.
– Ладно. Твое дело. А своей обиды я ему никогда не прощу.
– Злой ты, Ваня.
– Добренького затопчут, как тебя, правдолюба.
– А что, я ведь и в самом деле правду люблю.
– Я – тоже. Только у меня о ней другое понятие. Ты же готов любой факт за правду считать.
– А факт он и есть правда.
– Горький учил выщипывать несущественное оперение факта, не совать курицу в суп вместе с перьями.
– Я не о перьях, Ваня, – о курице. Она и под перьями курица. Курица, а не утка.
…А в это время Тарас Игнатьевич ходил по небольшому, уютному кабинету Багрия и рассказывал о том же – о своем утреннем разговоре с Романовым. Он проводил Джеггерса, возвратился на завод, убедился, что судно уже переведено в док-камеру и скоро всплывет, что все работы идут по графику, и только после этого отправился к Андрею Григорьевичу. Он хотел расспросить подробно о Валентине, но боялся этого разговора. И потому оттягивал его.
Он остановился у стеллажа с книгами, взял одну, неторопливо перелистал, поставил на место, тут же взял другую, полистал не спеша и тоже поставил.
Багрий живо интересовался заводом, потому что руководил им Тарас Игнатьевич, отца которого – старого доктора Бунчужного – Андрей Григорьевич почитал за своего учителя.
– Хотелось мне как лучше, а вышло плохо, – сетовал Тарас Игнатьевич, листая очередную книгу. – Он, конечно, считает меня кругом виноватым. Но я не держу зла на него. Обидно только, что никак понять не может… Будто оглох и ослеп. Он с первых дней был убежден, что справляется с работой. А его инерция вывозила. До него заводом руководил деловой мужик. Неспроста в министерство забрали. Не заметил Матвей Семенович, что на инерции держится… А я видел. Говорил ему.
– А что он? – поинтересовался Багрий.
– Это сегодня его прорвало. А вообще-то он молчун. – Бунчужный поставил на место книгу с красным корешком и взял другую. – Вообще-то надо было мне раньше тревогу бить. Постеснялся. Ложный стыд. А ложный стыд хуже бесстыдства. Если б я вовремя высказал свое мнение… Директор из него никудышный, а вот сварку знает. Нам бы его начальником лаборатории. Мы за короткое время столько новинок внедрили бы в практику… Хватка у него насчет новинок мертвая. А нам нужно сварку на поток пускать, чтобы не зависеть от таких, как ваш сосед Назар Каретников.
– Да, что там сегодня у вас вышло? – поинтересовался Багрий.
– Выгнал я его, – сказал Бунчужный. – За пьянство. Терпение лопнуло.
– Напрасно вы с ним так, – мягко произнес Багрий. – Это не просто пьянчуга, который только и знает, что пить да под заборами валяться. Здесь какая-то тяжелая психотравма. И я только сегодня об этом подумал. – И он рассказал о пьяной болтовне Каретникова на лестничной площадке. – У меня такое впечатление, что сейчас он на краю пропасти. И столкнуть его туда ой как просто. Нельзя ему сейчас – без работы.
– Ладно, – подумав немного, сказал Бунчужный. – Пусть он в понедельник придет. Только вы с ним поговорите все же.
– Обязательно поговорю. Он ведь хороший электросварщик?
