Капитан флагмана - [102]

– У меня свои.

– Да что с тобой?

– Скажите, как вы понимаете слово «журналист»? – спросил Таранец.

– Мне надо разогреть кофе и поджарить гренки. Пойдем, там и поговорим.

Они прошли на кухню. Гриша стоял в дверях, смотрел, как Романов орудует у плиты.

– Итак, тебя интересует, что такое журналист? Журналист – это человек, чутко реагирующий на все события. Если образно – это совесть своего народа. Журналистами были Маркс и Энгельс. Ленин считал себя журналистом.

– Амфитеатров и князь Мещерский тоже были журналистами, могу назвать еще мерзавцев, готовых за сенсационную строчку сжечь родную мать на костре!

Романов оставался внешне спокойным. Высыпал кофе из кофемолки в кофейник и спросил:

– Скажи, друг, существует на свете благодарность или она сейчас не в чести?

– О какой благодарности речь? – глухо спросил Григорий.

– Послушай, ведь я из тебя человека сделал.

– Вы все перечеркнули вот этой статьей. Вы не могли сделать из меня человека, потому что вы подонок и заплечных дел мастер. И я пришел, чтобы сказать вам это!

– А ну-ка убирайся вон отсюда, щенок, – рявкнул Романов. Лицо его налилось кровью. – Убирайся или… Я сейчас милицию вызову.

– Я уйду, – сказал Григорий. – Я уйду. Но прежде… Считайте это пощечиной.

Он сделал шаг вперед и замахнулся свернутыми в трубку газетами. Романов отпрянул, зацепился о дорожку, пошатнулся. Стараясь удержаться, ухватился за висевший на стене шкафчик. Тот оборвался. Загремела посуда. Тяжелая мясорубка свалилась на голову. Романов глухо вскрикнул и упал. От виска через весь лоб медленно поползла темная струйка крови.

Таранец посмотрел на Романова, на разбитую посуду, на плиту. Там, на сковородке, горело масло, комната затянулась дымом. Гриша выключил газ, перешагнул через Романова, пошел к телефону, вызвал «скорую помощь», потом позвонил в милицию. Трубку снял знакомый милиционер, Иван Череда, который недавно приехал из-под Винницы. Узнав Таранца, обрадовался.

– А мы тут тильки твои вирши читалы, – сказал он, и в голосе его послышалась гордость оттого, что он знаком с автором. – Гарни вирши.

– А статью Вербовского вы читали?

– Читалы, – вздохнул Череда. – Такэ лихо!

– Это Романов написал. И я звоню к вам сейчас из его квартиры. Он лежит у себя в кухне с пробитой головой. Так что приезжайте. – Гриша назвал адрес. – «Скорую помощь» я уже вызвал.

42

Волошина пригласила Багрия к себе.

– Я всегда к вам хорошо относилась, Андрей Григорьевич, – произнесла она негромко.

– А я никогда и не сомневался в ваших добрых чувствах, Людмила Владиславовна, – сказал Багрий.

– Но после того, что произошло, – продолжала она, – после того, как Галина Тарасовна позволила…

Она надеялась, по-видимому, что Багрий подскажет ей нужное слово. Но тот не собирался идти ей навстречу. Больше того, он с иронией спросил:

– Что же она себе позволила?

– Убить свою мать.

– И вы хотите сказать, что я как заведующий отделением несу ответственность за то, что произошло?

– Я понимаю, Андрей Григорьевич, вам нелегко, и все же мне кажется, что такая ситуация обязывает вас… – Она опять сделала паузу, подбирая нужные слова.

Багрий и на этот раз не попытался помочь ей. Он сидел и спокойно смотрел, как на ее щеках то вспыхивали, то гасли розовые пятна. «Ей нелегко дается этот разговор, – думал он. – И надо бы мне пожалеть ее, а я сижу вот и молчу. Она думает, что я рад ее замешательству… А что, я и в самом деле рад. Потому что в данную минуту она мне далеко не друг. Скорее недруг. А когда недруг попадает в затруднительное положение, надо радоваться…»

– Вы хотите, чтобы я подал заявление?

Она кивнула.

– Мы бы вам устроили торжественные проводы, Андрей Григорьевич.

– Самое подходящее время для торжественных проводов. Самое подходящее время.

– Да нет же, мы подождем, пока улягутся страсти. А после этого мы зачислили бы вас консультантом. Я договорилась уже с заведующим здравотделом.

– А еще о чем вы договорились?

Волошина вскинула на него глаза:

– Не понимаю.

– Вы умная и предусмотрительная женщина. Так вот, как вы решили поступить, если я откажусь подать заявление?

– Мы, конечно, предусмотрели и это, – сказала Волошина и положила перед Багрием лист машинописи.

Багрий неторопливо прочитал.

– Значит, освободить «как не обеспечивающего необходимый на данном этапе уровень…». Знаете, этот вариант меня больше устраивает.

– Но почему? – спросила Волошина. – Почему люди сами себе наносят ущерб? Ведь если вы подадите заявление – вы останетесь самой почетной фигурой в больнице.

– А я не хочу быть фигурой, – сказал Багрий. – Это во-первых, а во-вторых, я уже однажды сделал такую глупость. У меня в жизни было немало промахов. Но дважды одну и ту же ошибку я обычно не делаю. Заявления не будет потому, что я не хочу уходить ни по своему, ни по вашему желанию.

– Мы имеем право… – начала было Волошина, но Багрий жестом остановил ее:

– Я тоже имею права. Впрочем, поступайте, как считаете нужным.

Он поднялся. Волошина тоже встала, обогнула стол, подошла к Багрию, доверительно взяла его за руку.

– Успокойтесь, Андрей Григорьевич, то, что я предлагаю, лучший выход. Не надо никаких приказов. Подайте заявление – и все будет хорошо.