Капитан Бифхарт - [132]

В разговоре с Бэнгсом Ван Влит примерно так же отзывался об этом предмете: «Я их совсем не слушаю — наверное, это не очень хорошо с моей стороны, но. в конце концов, почему я должен рыться в своей собственной блевотине? Но, наверное, им нужно зарабатывать на жизнь.»[331]

Вселенная Ван Влита была основана на солипсизме. Он, как всегда, должен был чувствовать себя уникальным и уникально выглядеть в чужих глазах. Неприятие любого, кто посягает на то, что он считал своей территорией, хорошо выразилось в его реакции на хит Charlie Daniels Band "The Devil Went Down To Georgia" (1979). Ему показалось, что их вариант истории «фермер-против-дьявола» слишком напоминает его собственную песню "The Floppy Boot Stomp" — несмотря на то, что эта история, наверное, пришла в Штаты вместе с Отцами-Основателями. Он даже что-то бормотал о судебном преследовании — правда, благоразумно решил его не начинать. Он знал, что его область уникальна и хотел, чтобы так и оставалось. Трудно представить, что если бы Trout Mask Replica открыла это поле так, как могла (по его мнению), то он был бы более расположен к музыкантам, действительно сбросившим свои «ярлыки». Например, Pere Ubu самостоятельно избавились кое от каких ярлыков, но шли совершенно другим путём. Единственные «точки соприкосновения» состояли в том, что у певца Ubu Дэвида Томаса был очень необычный голос, а их синтезаторщик также играл на саксофоне, «рисуя события» похоже на Ван Влита. Томас также считал первоначальное панк-движение «реакционным и архиконсервативным».[332] Разговор об Ubu был начат Джоном Пиккарелла в интервью, которое он брал у Ван Влита для журнала New York Rocker. Высокомерие Ван Влита уже переходило все границы: он дошёл до того, что считал себя вправе критиковать группу, которую никогда не слышал, только лишь на том основании, что кто-то предоставил ему ошибочную информацию о том, что их музыка якобы похожа на его собственную. На вопрос, не является ли Doc ответом всем тем, кто утверждал, что испытал на себе его влияние (т. е. «ездил на его костях»), он ответил: «Вовсе нет. Нет — меня это совершенно не волнует».[333]

В многочисленных интервью, устроенных Лукасом осенью в своей квартире, Ван Влит был гораздо более несдержан в рассуждениях о побочных предметах. В разговоре с Куртом Лодером из Rolling Stone он так изложил своё видение своей тогдашней роли: «Я не Чак Берри и не Пинки Ли, я живу прямо сейчас. Если я хочу что-то сделать, я делаю это как надо. Смотрите, как долго я этим занимаюсь, оцените моё упорство. Это ужасно. Не лучше гольфа — но это моё дело.»[334] Обсуждалось также предстоящее европейское турне Волшебного Ансамбля. Ван Влит был полон энтузиазма: «Самое лучшее вино, какое я когда-либо пил, я пил в Брюсселе. Оно было старое — семнадцатого века. В пробке был окаменевший паук. Мне показалось, что пора бы нам попробовать хорошего вина, и я купил всем в группе по бутылке и сказал, чтобы счёт послали Warner Bros. Оно было хорошее. В Брюсселе шёл снег, и снежинки были похожи на медленно падающие белые розы. Ооо, это было чудесно — особенно с таким вином.»[335]

Во время интервью для Musician Бэнгс добрался до самой сути. После пятнадцати лет интервью, которые фактически вёл сам Ван Влит, Бэнгс был первым журналистом, задающим вопросы непосредственно тем персонажам, которыми Ван Влит прикидывался, чтобы смущать журналистов и держать их в границах (это главным образом касалось журналистов-мужчин, которые, по его мнению, часто приходили на интервью с подсознательной «повесткой дня», корни которой лежали в мужском соперничестве). Никогда не склонный позволять дружбе вставать на пути исследования, Бэнгс риторически замечал: «Что хорошего в том, чтобы быть артистом, создавать все эти прекрасные вещи, если ты не можешь иногда сбросить всю свою защиту и не поделиться с людьми на общем уровне? Без этого твоё творчество будет бесплодным и, в конце концов, жалким. В конце концов, без некого количества этого, твои работы никогда не станут искусством. Потому что искусство — это то, что идёт от сердца. И я говорю о сердце, которое перелетает от одного человека к другому и дальше — и не в образе некой великой птицы, или капле краски, или ещё кого-нибудь из этих маленьких друзей.»

Заявив свою позицию, Бэнгс занялся откровенным разговором:

ЛБ: Почему ты всегда говоришь туманно?

ДВВ: Наверное, потому, что мне очень трудно выразиться как следует помимо музыки или краски.

ЛБ: Но разве тебе не кажется, что постоянное общение таким способом имеет внеличностный, дистанцирующий эффект?

ДВВ: Наверное, в музыке всё выражено очень лично. Вот где я честен и правдив. Я не знаю, как это получается, но мой разум становится гитарой или пианино.

ЛБ: А когда вы одни с Джен?

ДВВ: Мы не так уж много разговариваем. Потому что мы доверяем друг другу и не особенно верим в сказанные слова. Наверное, это правда, что как собеседник, я разговариваю из эгоизма.

ЛБ: Ну, а тебе не кажется, что действуя таким образом, ты что-то упускаешь в других людях?

ДВВ: Конечно, но обычно они в любом случае не принимают меня таким, какой я есть. С тобой мне легко разговаривать. Но не у многих людей есть со мной что-то общее. Наверное, больше всего мне интересно что-нибудь такое, как, например, смотреть, как человек моет мои окна — это как симфония.