Капитализму в России не бывать! - [13]

Чем тяжелее была жизнь рабочего люда, тем легче было нэпманам навязывать ему нищенскую оплату труда и звериные условия быта. Одиннадцать работниц промышленного огорода братьев Пузенковых в Разинской волости Московского уезда проживали в комнате площадью 25 квадратных метров, с наглухо задраенным окошком, в условиях жуткой антисанитарии. С несчастными женщинами хозяева творили, что хотели, а они не могли противиться, потому что и такую работу считали за счастье, в деревне им оставалось только погибать от голода. Если такое было возможно под самой Москвой, где все-таки существовал какой-то надзор со стороны государства, то что же делалось в провинции?

В очерке о жизни воронежской деревни рассказывается, что крестьяне возобновили строительство домов без единого гвоздя, потому что гвозди стали непозволительной роскошью. В большинстве крестьянских изб пол — земляной, нет створчатых окон — воздух не освежается, грудные ребятишки покрыты мухами. Крестьяне моются редко, едят из общей деревянной чашки деревянными ложками, спят вповалку. Неудивительно, что широко распространены болезни, в том числе сифилис и туберкулез. К чему должна была привести эта вакханалия, если бы ей не положили конец?

Поворот к нэпу, эта первая попытка «перестройки» в Советской России, вызвал глубочайший кризис в партии, состав которой за годы гражданской войны несказанно изменился. Ленинское окружение — «партийная гвардия» — превратилось в тоненькую прослойку, тонувшую в среде рабочих и крестьян, принявших идею социализма как дело жизни. Идейные коммунисты, не согласные с нэпом, тысячами выходили из рядов РКП, а то и кончали жизнь самоубийством. Многие, думаю, помнят показанный по телевидению фильм «Гадюка» по повести Алексея Толстого, героиня которой, фронтовичка, затравленная соседями-нэпманами, вынуждена была прибегнуть к помощи «товарища маузера». Образ партийца, тяжело переживавшего возвращение капитализма, казалось бы навеки канувшего в Лету, стал центральным в советской литературе той эпохи. Так, один из героев романа Владимира Лидина «Отступник» Свербеев, фронтовик, которого нэп выбил из колеи, сетует: «Нет справедливости… по-прежнему один живет хорошо, а другой плохо». Из партии его вычистили. «Таких вот, как я, тысячи, брат, мы на огонь летели, дрались, себя не жалея, в пух по ветру себя пускали… Горизонты открылись… А нас с военной работы прямехонько в бухгалтерию — учитесь, товарищи, на счетах считать да штаны просиживать…»

На мой взгляд, очень показательна позиция такого чуткого наблюдателя общественных настроений, как наш великий поэт Сергей Есенин, кстати сказать, погибший в самый разгар нэпа. В своей анкете он записал, что принял Октябрьскую революцию, но по-своему, «с крестьянским уклоном», и что он был «гораздо левее» большевиков. Имеются в виду, очевидно, большевики, проводившие «новую экономическую политику».

Другая очень популярная тема тех лет — споры о «верхних этажах быта». Многих партийцев волновало то, что рабочий юноша, окончив вуз, получил первую приличную должность, «вышел в люди» — и сразу же оказался в новом для себя мире, обычно среди «осколков» буржуазного миропонимания и образа жизни. А как же иначе, если никаких «высших» бытовых форм (если не считать запретов комсомольцам носить галстук и роговые очки, а комсомолкам — пользоваться косметикой и ходить в туфлях на высоком каблуке) коммунисты выработать не смогли. Престижным было приобретать заграничные товары, а значит — поддерживать частника, потому что в государственных и кооперативных магазинах такого добра не было. И государство, равняющееся на спрос, капитулировало перед требованиями этой тонкой прослойки, «подверженной влиянию чуждого класса». Аскетический и пуританский образ жизни эпохи «военного коммунизма» рухнул, а собственного идеала, социалистической модели быта, основанной на целесообразности, чистоте и высоком качестве, так и не появилось. Нэпманы навязывали свои идеалы, которым коммунисты, чувствовавшие себя творцами нэпа и, следовательно, ответственными за его проявления, не смогли противопоставить ничего.

Очень интересно складывалось положение коммунистов в науке. На научную работу обычно направлялись кадры, которые не были задействованы на партийной, хозяйственной работе, в армии, то есть как бы «второй сорт». Но и эти специалисты были крайне загружены чтением лекций и докладов на политические темы, так что на собственно занятия наукой они могли тратить совсем немного времени, работая урывками. А работать приходилось в окружении буржуазных специалистов, которых было подавляющее большинство. Поэтому в области естественных наук выявились два типа научных работников-коммунистов. Одни, «кавалеристы», готовы были идти на штурм твердынь буржуазной науки так же, как шли в бой с белогвардейцами, с саблей в руке. Увы, кроме цитат из Маркса и Ленина, они не могли ничего противопоставить данным опытов или теоретических изысканий своих оппонентов (я еще застал представителей этого уже вырождавшегося социального типа). Другие, сразу «ушибленные» ученостью буржуазных спецов, Советского государства. Прав журналист, писавший недавно, что «Ленин, еще живой, по сути, крушит и громит созданное им любимое детище — Советское государство, требует отделить заслугу русской революции от того, что исполнено плохо, от того, что еще не создано, от того, что надо по многу раз переделывать».