Капитал Российской империи. Практика политической экономии - [4]

.

В Германии стремительно растущая экономическая мощь России вызывала все более нарастающее чувство страха. Его наглядным выражением были слова немецкого философа М. Шелера: единственной подлинной целью Германии является объединение всего континента против России. Запад должен понять, что только могущественная Германия, вставшая между Балтикой и Черным морем, может защитить его от растущей мощи России^{41}. Появившаяся в это время книга Э. Тэри превозносила достижения России до такой степени, что у Германии уже просто не оставалось выбора: «Единственным фактором, толкнувшим Верховное командование немецкой армии на войну, — утверждает Дж. Макдоно, — была их ”зацикленность” на идее, что рейху грозит упадок и гибель, если он не одержит победу в тотальной войне»^{42}. Именно об этой войне накануне ее, говорил канцлер Германии Т. Бетман-Гольвег: «Акция против Сербии приведет к мировой войне. Кайзер ожидает войну, думает, она все перевернет. Пока все говорит о том, что будущее принадлежит России, она становится больше и сильнее, нависает над нами как тяжелая туча»^{43}.

КОЛОСС НА ГЛИНЯНЫХ НОГАХ

Почему же такая могучая и уверенно, быстро растущая Россия вдруг так неожиданно рухнула? Что скрывалось за блестящим внешним фасадом Российской империи?

Недоедим, но вывезем

Свою славу главного мирового экспортера зерна в начале века Россия завоевала за счет недоедания собственного населения. Экономист П. Пудовиков уже в 1879 г. «на основании статистических данных доказывал, что мы продаем хлеб не от избытка, что мы продаем за границу наш насущный хлеб, необходимый для собственного нашего пропитания…»^{44} Спустя 20 с лишним лет другой известный экономист А. Кауфман указывал: «вывоз наш растет быстрее, нежели производство хлеба, которое, между тем, должно, прежде всего, обеспечить продовольственные потребности быстро растущего населения страны. Ясно, что вывоз растет в ущерб внутреннему потреблению, иначе сказать — в ущерб питанию населения… И это при том, что для населения Германии, вообще западноевропейских стран, хлеб (вместе с картофелем) в гораздо меньшей мере является основой питания, чем для населения нашего отечества»^{45}. Прошло еще почти 10 лет, и журнал «Русская мысль» вновь отмечал: «Усиление вывоза происходит у нас при помощи расхищения естественных сил почвы и отнятия у населения буквально изо рта куска хлеба, а у детей молока и пары яиц. Состав нашей внешней торговли способен привести в ужас каждого действительного патриота, задумывающегося над судьбами своего народа»^{46}.

Общая проблема недостатка хлебов резко осложнялась сильными колебаниями урожайности зерновых в России. Это периодически приводило к тому, что урожай на душу населения, с учетом экспорта, опускался до прожиточного минимума 15 пудов на человека и ниже, что было за гранью обычного голода: 

Урожай основных хлебов на душу населения, за вычетом на посев, в Европейской России без и с учетом экспорта 4 главных хлебов, пуд/чел. >{47}

Для того чтобы более наглядно представлять себе уровень пищевого потребления, необходимо учесть, что доля 4 главных хлебов в экспорте всех хлебов составляла в среднем 80–90%. Кроме этого, из общего урожая необходимо вычесть расходы зерна на корм скоту и на производство спирта[6]. Всего по нормам Министерства продовольствия на корм скоту тратилось 6,5–7,5 пудов зерна на душу населения[7]. В СССР в 1925/29 гг. эта норма составляла 9,4 пудов зерна и 1,0 пудов картофеля в пересчете на зерно^{48}.

От голодной смерти Россию спасал картофель, но даже с его учетом чистый урожай на душу населения в 1891 г. был ниже прожиточного минимума и составлял 14,7 пуд./чел.[8].^{49}

График наглядно демонстрирует ставшей крылатой фразу министра финансов И. Вышнеградского (1880–1892 гг.): «Недоедим, а вывезем». Эта практика вошла в историю под названием «голодный экспорт»^{50}. Министр земледелия тех лет А. Наумов писал: «Россия фактически не вылезает из состояния голода, то в одной губернии, то в другой»^{51}. Министр иностранных дел России В. Ламзодф: «От просящих хлеба нет прохода. Окружают всюду толпой. Картина душераздирающая. На почве голода тиф и цинга». Известный публицист начала века М. Меньшиков приходил к печальным выводам: «Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению…»^{52}.

Наиболее масштабным в современной истории стал голод 1891 г., увенчавший целую череду голодных лет. Голод 1891—1892 гг. охватил более 40 млн. человек. В историю вошел так же самарский голод 1897–1898 гг. «В 1905 г. в Петербурге ожидали неурожая в 138 уездах 21 губернии и опасались, что число пострадавших может дойти до 18 млн.»^{53}. Официально установленный «физиологический минимум» равнялся 12 пудам хлеба с картофелем в год на человека. В 1906 г. этот уровень потребления был зарегистрирован в 235 уездах с населением 44,4 млн. человек^{54}. В 1911 г., когда почти половина всего товарного хлеба шла на экспорт, вновь разразился голод, охвативший до 30 млн. крестьян и правительство опять оказывало помощь голодающим»^{55}.

Распространение информации о голоде ограничивалось, так, например, А. Панкратов, в своей книжке «Без хлеба» в 1913 г. писал: газетам «не дозволялось сгруппировывать под общей рубрикой известiя о неурожаях и явленiяхъ, происходящихъ отъ онаго», «воспрещалось печатать какiя-либо воззванiя въ пользу голодающихъ». А въ 1892 году даже было предписано «воздерживаться относительно необходимости устроить пышную встречу американскими судами, везущими хлебъ для голодающих»