Каперский патент - [96]

Но со временем вместо них пришли камень и лед, лежащие даже еще ниже. И к моему восторгу примешалось необъяснимое чувство страха, такое огромное, как само небо. Это был не просто ужас от мысли о моем уничтожении, хуже. Скорее страх быть полностью потерянным, телом и душой.

— И чем все закончилось?

— Ничем. Джек проревел, что шлюпка у борта.

— У Ягелло вошло в привычку рассказывать мне печальные истории о людях, которых уносило все выше и выше, все дальше и дальше. Они погибали от голода и холода, их больше никто никогда не видел. Но я летаю только на газовом воздушном шаре со специальным клапаном — можно выпустить воздух и опуститься вниз. Еще у нас есть якорь на длинной веревке. Со мной всегда Густав — очень опытный и сильный, и мы далеко не улетаем.

— Дорогая Вильерс, я не пытаюсь, упаси Боже, напугать тебя или отговорить. Все это мой сон, не лекция или притча. Я глубоко впечатлен, особенно глубиной чувства цвета — оболочка была ярко-красной — и поделился им с тобой в основном по этой причине, хотя Господь свидетель — мое описание прискорбно плоское, оно вовсе не затронуло сути. А частично, чтобы установить связь между тем, о чем мы говорили, и тем, о чем я собираюсь рассказать сейчас. Связь через символ полной независимости двух диалогов. Ты помнишь Д’Англара из Парижа, друга Ля Мота?

— Помню. — И отчужденное, несколько недоверчивое выражение лица сменилось любопытствующим.

— Он пообещал вернуть тебе огромный бриллиант, «Синего Питера», отправить нам вслед. Он сдержал слово, и сразу после суда над Джеком посланец привез его. Держи.

Стивен никогда не видел, чтобы Диана до такой степени теряла хладнокровие. Пока он передавал камень, обнаженный в лучах солнца, по ее лицу пробежали сомнение, изумление, радость и даже что-то вроде страха. Последний, однако, полностью смыли хлынувшие слезы.

Стивен отошел к окну и стоял там, пока не услышал сморкание и чихание. Диана сидела с бриллиантом в сложенных чашей руках. Ее зрачки расширились, и синие глаза казались черными.

— Не думала, что снова его увижу, — призналась она дрожащим голосом. — Как же я его любила, ох как греховно я его любила. И сейчас греховно люблю, — продолжила она, крутя камень под лучами света. — Выразить не могу, как я благодарна. А я так отвратительно обошлась с тобой, Стивен. Прости меня.

Снаружи кто-то позвал Диану. Она воскликнула: «Господи, это же Ягелло» и быстро осмотрелась — пути для побега не нашлось. Секундой спустя дверь открылась. Но вначале вошла маленькая арабская кобылка, а лишь чуть погодя — Ягелло.

Хотя Стивен и стоял спиной к яркому свету, Ягелло сразу же узнал его. За секунду выражение радостного удивления сменилось предельной замкнутостью, но потенциальный противник шагнул вперед, аккуратно взял его за руку, поблагодарил за доброту к Диане и поздравил с предстоящей женитьбой и с повышением — прекрасный лиловый мундир Ягелло украшали знаки отличия полковника, он носил золотые шпоры.

Диана отличалась сильным чувством общественного долга, так что уведя лошадь и приведя как смогла в порядок лицо (которое вполне можно было назвать «зареванным» — она не из тех женщин, которые плачут без следа), сделала все, что могла, дабы развлечь гостей.

Но Ловиса, невеста Ягелло, оказалась чрезмерно юной. Она боялась Дианы, которую Ягелло считал образцом совершенства. Так что ее молодость, уважение и неподдельная природная тупость в сочетании с незнанием французского и подозрением, что атмосфера в доме напряженная, сделали ее тяжкой обузой.

С Ягелло в этом отношении было бы чуть проще. Но он сумел понять, что обычная его веселая болтовня сейчас неуместна, а альтернативы придумать не смог, так его ошеломила ситуация. Светские навыки Стивена не сделали бы ему чести ни в чьем обществе, так что он ограничился несколькими вежливыми словами в адрес Ловисы (и впрямь до абсурда милой), а затем, слушая, как Диана рассказывает Ягелло последние новости о Джеке Обри, тоже погрузился в молчание.

Некоторое время он чувствовал себя очень странно, приписывая это накалу чувств. Каких именно, помимо очевидного одиночества провала, он еще не понял. Напрашивалась аналогия с ранами в бою — знаешь, что ранили, и примерно представляешь куда. Но не поймешь, ранен ли ты клинком, острием, пулей или осколком, и не узнаешь насколько тяжело до тех пор, пока не найдешь время осмотреть ранения. Все же Стивен жаждал, чтобы эти люди убрались. Так он сможет принять еще одну дозу, чтобы успокоить сердце и вернуться в Стокгольм хотя бы внешне спокойным.

Наконец-то Диане пришло в голову рассказать Ягелло, что его бабушка заходила перед обедом и предложить, чтобы он отправился в большой дом, пока она снова не появилась. Графиня Тессин, разумеется, видела, как они проезжают мимо, а пройти туда и обратно два раза — слишком тяжело для нее.

Ягелло с благодарностью согласился. Он имел те же намерения с первых минут, но не мог придумать пристойного повода, чтобы уйти. Но после первых прощаний, стоя в открытых дверях, Ловиса начала рассказывать Диане о свадебном платье. Она все болтала и болтала, в основном на шведском, а Стивен все сдавал и сдавал назад, пока с финальным кивком не скрылся наверху.