Каньон-а-Шарон - [10]

— Надо только сидеть и разговаривать, — сказал он.

— На каком языке? — спросила Ира. — Я, может быть, смогу с ней по-английски…

— Это не имеет значения, — сказал он. — Говорить будет мама, а понять ее все равно никто не может.

Ира была счастлива — тридцать шекелей в день, не выходя из дому, и еще практика в иврите!

Хозяин по-соседски зашел взглянуть, как мы живем. Оказалось, он понимает идиш, и наши старушки, в эйфории оттого, что говорят по-еврейски в еврейском государстве с настоящим израильтянином в кипе, выложили ему все наши заботы. Когда звонил мобильный телефон в чехле на поясе, хозяин извинялся и говорил по телефону красивым, спокойным голосом. Кончив говорить, прятал аппаратик и извинялся второй раз.

Он удивился, сколько нас в одной квартире. Мама на идиш объяснила ему, что так уж нам сняли, мы ничего не можем сделать — заплачено на полгода вперед.

Хозяин сказал:

— Но ведь так жить вредно для здоровья, вы немолодые люди. Вам надо снять четыре квартиры. Вам оплатят их, вам положены деньги на съем, на шесть семей, почему никто вам этого не сказал? Вы не хотите брать те деньги, которые вам дают? Мать и сын — это две отдельные семьи, две сестры — это тоже две отдельные семьи, и каждой положены деньги на съем. Можно снять в дешевом районе, здесь дорого. А деньги, которые вы уплатили вперед, я вам верну: договор — это договор, а человек — это человек.

Старушки были очарованы. На Жанну же эти обещания не произвели впечатления:

— Наверно, нашел более выгодных жильцов. Впрочем, он еще никому ничего не вернул. С ними надо быть очень осторожными.

— Что ж ты не сказала, что нам положены деньги на шесть семей?

— Откуда, интересно, я могла это знать?

Она поинтересовалась у своего Шауля — тот подтвердил. Настойчивый малый, он решил заполучить Жанну для своего офиса и стал действовать через Фиму: всем, кто снимает квартиру, он будет рекомендовать для перевозки Фиминого балабайта[4], Фима получит либо комиссионные, либо прибавку к зарплате.

Отправляясь к своей подопечной, Ира надела праздничное платье и взяла с собой карманный русско-ивритский словарь (Гай в это время спал под присмотром прабабушек). Мать нашего хозяина Рути, высокая и прямая, сидела в инвалидном кресле на колесах. Словарь не пригодился — старая марокканка говорила по-французски. Почему-то Ира, не зная французского, понимала ее лучше, чем сын и внуки, которые ее сменяли у кресла. Когда-то, до того, как стать преподавателем в медучилище, Ира была хорошим терапевтом. Обладая врожденной интуицией, она избавила старуху от головных болей. Хозяин и его сыновья, все в таких же вязаных кипах, как отец, молились на нее. Через месяц она стала чем-то вроде экономки. Хозяина называла по имени, Яков, а он ее, почти как языческого египетского бога, И-Ра.

— И-Ра, может быть, вы знаете какую-нибудь честную русскую, которая согласилась бы убирать квартиру?

Ира, конечно, решила убирать сама, но Дашка — к тому времени они с Колей уже отселились и искали квартиры всем остальным — воспротивилась:

— Он же тебя уважать перестанет, и потеряешь хорошую работу. Тоже мне нашлась поломойка. Ты ж не умеешь. Дома потренируйся сначала. Я тоже честная русская — еще никто не доказал обратного. И не может быть речи — десять шекелей. Ишь ты, осчастливил. За уборки берут по двадцать. Я сама с ним поговорю. Нет — пусть берет себе честную филиппинку.

Она поговорила — все же иврит ее был много лучше нашего, — и Яков немедленно согласился, сказал, что он очень уважает и мать, и бабушку Дашки, и вообще всю нашу семью, и все у нас будет хорошо, это уже сейчас видно, и им тоже было очень трудно, когда сюда приехали, ему было только семь, мать тяжело работала руками, и он всю жизнь работал руками и рад, что может оставить свою мать на таких хороших людей, — он с женой уезжает в отпуск в Канны, сыновья тоже уезжают в отпуск — у них ведь общее дело, он, Яков, каблан[5], строитель, это он строил «Ворота Сиона» на берегу, и сыновья поэтому все отдыхают в одно время с ним, они тоже едут кто в Париж, кто в Швейцарию, — не согласимся ли мы три недели смотреть за Рути совсем одни?

Уезжая, он на всякий случай оставил номера телефонов своей родни в Кейсарии, в двадцати минутах от нас, там, где развалины дворцов Ирода и Понтия Пилата.

— Зачем ехать из Нетании в Канны? — удивился Фима. — То же море, то же солнце, тот же пляж, французский «Брют» дешевле «Советского шампанского», а в сущности — та же кислятина. Про Канны я могу посмотреть по видику.

Дашка сказала:

— Для чего зарабатывать, если не отдыхать, как туристы? Что еще можно придумать?

Прошло с тех пор семь лет. Некоторые из наших знакомых, преуспев, стали богатыми. Они, хирурги, гинекологи, дантисты, программисты, бизнесмены средней руки, работают весь год, уходят в дела с головой, ближе к отпуску начинают приходить в себя, навещать турагентства, которых в Нетании десятки, в отпуск колесят по всяческим турам, возвращаясь, показывают фотографии и видеофильмы, вспоминают гостиницы и рестораны, думают, куда поедут на следующий год, и здесь, в Нетании, созданной для туристов и до сих пор их не дождавшейся, в этой тяге к существованию туриста проявляется что-то биологическое. Один мой друг говорит: «Будут у вас деньги — тоже куда-нибудь поедете. Вариантов поведения у человека не больше, чем у пчелы. Может быть, это все тот же вариант Александра Македонского, древних завоевателей, территориальная экспансия, как у лягушек и муравьев».