Каникулы в Риге - [9]
А Гришенька быстро прошёл тренировочную трассу, спустился по тарзанке, которая эту трассу заканчивала, и сказал, что готов к настоящей, зелёной.
— Видели? — с восторгом спросил брат. — Там в конце длинная-предлинная тарзанка и сетка, куда можно упасть! Класс! Я стану самой настоящей кошкой!
Он довольно бодро забрался наверх по доске с железными «лапками», на которые нужно было наступать ногами. Добравшись до деревянного мостика, Гришка посмотрел на маму, показал ей большой палец и прокричал нам:
— Адьос, амигос!
Так говорит герой его любимого комикса «Кальвин и Хоббс. Все дни забиты до предела».
Потом брат перевесил карабины, куда нужно, занёс ногу над верёвочным мостом и… поставил обратно. Оглянулся на нас и закричал:
— Мама! Я не могу!
— Ну слезай, — растерялась мама.
— Тоже не могу!
Гришка чуть не плакал. Его обгоняли какие-то девочки. Ловко обходили с разных сторон и ползли дальше по верёвкам. А он стоял и кусал губы.
— Помоги мне! — крикнул Гриша.
— Как? — поразилась мама. — Я не могу за тобой полезть!
— Почему?
— Ну… я не умею!
— А я боюсь!
— Ну вот, — пробормотала мама, оглядываясь. — Что делать-то!
— Гришка! — закричала я. — Давай лезь! Ты сможешь! Когда мы играем, я ёж, а ты котик. Значит, ты сможешь полезть по кошачьей тропе!
— Ты откуда знаешь? — закричал Гришка в ответ, и по его лицу потекли слёзы. — Ты меня вообще ненавидишь! Наверное, хочешь, чтобы я упал и разбился!
— Ты с чего это взял? — крикнула я.
Девчонки, которые обогнали Гришку, остановились и оглянулись. Им тоже было интересно.
— Потому что ты всегда говоришь, что не любишь меня! — заревел он.
— Да люблю, люблю! — ворчливо крикнула я. — Лезь давай! Ты ведь превратился в кошку!
— Правда любишь?
Ну что делать с таким братом?
— Правда люблю! — гаркнула я на весь парк. — А если будешь сомневаться, кину в тебя шишкой!
Гришка засмеялся, вытер слёзы и осторожно полез по своим мостикам. Я посмотрела на маму. Она почему-то тоже плакала. При этом улыбалась.
— Ты чего? — мрачно спросила я.
— Какая ты… славная…
От этих слов мне стало совсем худо и жалко себя. Да! Я вот такая славная, на меня можно положиться в трудной ситуации, а меня бросают тут погибать с тоски и ничегонеделанья, а сами ходят только и глядят на милого сыночка. Лучше б пошли на новорождённых козочек смотреть!
Я села на землю. Она была тёплая, нагретая солнцем.
— Маш, съешь пока булочку, — крикнула мама, не отрывая взгляда от Гришки.
— Меня это не спасёт!
— Сейчас он первый круг пройдёт, и я с тобой посижу, — сказала мама.
— Не надо мне! К этому времени я точно умру от скуки!
Однако я и булку слопала, и чаю выпила, и порисовала, и почитала. Время тянулось бесконечно. Гриша пошёл на второй круг. Мама села рядом.
— Если ты собираешься меня развлекать, то не нужно, — предупредила я.
— Нет, я… Мне пришла в голову одна мысль, — задумчиво сказала мама. — Тут валяется много очень красивых сучков. Сосновых. Они такие приятные на ощупь. Как будто мягкие и тёплые.
— Ещё рыжие, — добавила я.
— Так вот на них можно намотать нитки, которые я купила. Накрутить, как на катушки.
— Зачем?
Мама не ответила. Протянула руку и взяла толстый сучок. Стянула с него осторожно кору, потом достала голубой моток, привязала кончик к ветке и принялась наматывать. Сначала ниток было мало, но потом катушка становилась всё более и более пухлой.
— Давай тоже попробую, — не выдержала я.
Мы с мамой обмотали сучок нитками голубого цвета, а потом я предложила намотать поверх зелёные. Это было красиво!
Гришка прошёл тем временем и третий круг. Он карабкался, вис, раскачивался — и всё это без всякого страха. Даже помог какому-то мальчишке на старте, который тоже испугался, когда залез. Захотел четвёртый, да время вышло. К счастью.
Брат подбежал к нам, довольный и красный от напряжения.
— Видели? — кричал он. — Видели, как я на тарзанке? А как через деревянную бочку лез? А как по тросам шёл?
— Не кричи, пожалуйста, — попросила я.
— Там все боялись, а я нет! — не унимался Гриша. — Мам, я молодец?! Я преодолел страх высоты! А у вас тут что?
Я спрятала катушки в рюкзак, но брат всё равно закричал:
— Ага! Вижу! Вы наматывали нитки на сучки! Зачем?
— Просто так, — пожала мама плечами.
— Ага! Ага! Просто так! А Маша говорила, что ненавидит бесполезность! Значит, наврала! Ха-ха-ха!
Я много чего не люблю. Мне не нравится, когда хватают меня за плечо без предупреждения, когда фотографируют, когда рассказывают глупые анекдоты. Но когда надо мной смеются… Мне сразу хочется кинуть этого человека, как царицу и приплод у Пушкина, — прямо «в бездну вод». Я уже оглядывалась в поисках бочки, когда мама сказала:
— Знаешь, что Маша сделала сегодня полезного? Она поддержала тебя, когда ты испугался, и ждала три часа, пока ты налазаешься. И за это стоит ей сказать спасибо, а не дразнить.
— Ладно, ладно, — проворчал Гриша. — Извини. А булочки остались?
Он занялся едой, а я молча подбирала красивые крепкие сосновые ветки и засовывала в рюкзак. Мало ли для чего они дома пригодятся…
— Ты, Маш, не переживай, — сказала мама мне тихо. — Пусть наши с тобой катушки и бесполезные, зато очень и очень красивые. Я такое люблю. А ты ведь похожа немного на меня. Значит, тебе такое тоже нравится.
