Каникулы с дядюшкой Рафаэлем - [10]

— Ты путаешь его со Ште́фаником, — отвечает Грзнарик.

— А ты тут что делаешь? — вдруг обращается ко мне дядюшка Овечка. — Поглядите только, какие сопляки в трактир ходят! Марш отсюда!

— Что тебе? — спросила меня трактирщица.

— «Бы́стрицы».

— Смотри-ка! Этакий щенок — и уже курит!

— Я не курю.

Я заплатил за сигареты и вышел вон. На улице меня остановил дядюшка Загрушка.

— Винцо, дорогой, я тебя с самого утра ищу.

Он говорит со мной как со взрослым.

— Меня?

— Ведь я говорю с тобой. Представь себе, сегодня винцентов день. Здесь, в Грушковце, ими хоть пруд пруди. Я ребятам говорю: «Нам следует играть в честь Винцентов». А как можно играть без геликона?

— Без геликона?

— Геликониста нет! Рудо Кемёнеш в Остраву уехал, и приходится всякий раз из Частой геликониста звать. Подумай, кто сейчас побежит в Частую? Мужчине, может, на работу надо идти, а нам музыку начинать с самого обеда. Вот я сразу же о тебе и подумал.

— Обо мне?

— Ведь ты, надо полагать, кое-чему уже научился?

— Песенки играть?

— Не в песенках дело! Будешь делать вот так: хр, хр, хр, хр…

— А я сумею?

— Ну тогда, по-моему, ты чистый болван! Целый месяц музыкальный инструмент терзаешь, хрипеть-то на нём можно бы уже научиться. Станешь делать: хр, хр, хр, хр… А не сумеешь, так для виду хоть надувай щёки. Беги сейчас же за геликоном, а через полчаса будь у меня.

РУДО КЕМЁНЕШ ВЕРНУЛСЯ

Совсем запыхавшись, я влетел в дом. Мама сидела за столом и щипала перья.

— Не пыхти так, ты всё у меня сдуешь, — сказала она.

— Да я сейчас уйду…

Не договорив, я вбежал в комнату.

Что такое? На шкафу, на котором всегда торчал геликон, ничего не было.

— Геликон где? — спросил я, бросаясь в кухню.

— Геликон? Я только тебе сказать собиралась. Был здесь этот Кемёнеш и взял трубу.

— Рудо?

— Он самый.

— Ведь Рудо в Остраве?

— Нет.

— Он там!

— Он третьего дня вернулся.

— Третьего дня?

— Да.

— И у нас был?

— Был у нас, дома тебя не застал.

— А что ему понадобилось?

— Да ничего. Взял геликон и ушёл.

— Он взял геликон?

— Ну да.

— А почему вы ему отдали?

— Отец отдал.

— А почему?

— Рудо сказал, что труба его.

— Чья?

— Рудова.

— Совсем не его!

— Так он сказал.

— Дядя Загрушка говорил, что все трубы общественные.

— Не знаю.

— Почему же вы отдали?

— Что ты на меня кричишь? — сердито спросила мама.

— А зачем вы ему отдали?

— Иди к нему и спрашивай с него!

— Он мне не отдаст.

— А почему он отдать должен?

— «Почему, почему»! Кому её дядя Загрушка дал?

— Он тебе на то время дал, пока Рудо в Остраве находился. Вернулся Рудо, значит, и труба опять к нему перешла.

— Она ведь не его!

— Его… Вон там ведро, сходи-ка лучше к Ризику за водой.

— Не пойду!

— Что ещё за «не пойду»? Ты у меня только не послушайся!

— Не пойду!

— Ну, без разговоров! — приказала мама.

— А вот и не пойду!

— Ах, вот как?!

Мама встала и пошла за отцовским ремнём.

Я схватил ведро и выскочил на двор. Там с досады и от злости я швырнул ведро в снег и пнул его изо всех сил. Это делать как раз и не следовало: из сарая вышел отец.

— Ты что делаешь? — удивлённо спросил он.

— Ничего!

— Мариша, подай-ка мне ремень! — воскликнул отец, обращаясь к маме, и направился в кухню.

В ту же минуту я оказался на улице.

Я УШЁЛ ИЗ ДОМА

Я вздумал было пойти к дядюшке Загрушке, да одет был совсем не по-праздничному. Приду к нему в будничном, а дядюшка Загрушка ругать меня за это начнёт. Да и зачем я туда пойду? Раз Рудо вернулся, дело и без меня обойдётся. Рудо старый музыкант, а я ещё ничего играть не умею.

Я отправился бродить по деревне, но пробирался от дома к дому так, чтобы ни отец, ни мать меня не заметили. Как теперь я домой вернусь? Сейчас отец меня непременно выдерет. Правда, можно вечером прийти, когда отец на работу уедет. Мама даст мне щелчок-другой, на том дело и кончится. А может, и просто за вихор дёрнет. Нет, отец меня не помилует. Пойти домой сейчас, так мне и от мамы и от отца влетит.

Я встретил Юро Ва́нду и Ми́лана Фу́тко. Они шли кататься на лыжах.

— Пойдём с нами, — позвали они меня.

— Мне что-то не хочется.

— Да у тебя и лыж нету! — воскликнул Милан.

— Я тебе свои покататься дам, — предложил Юро Ванда.

— Нет. Неохота мне.

— Просто на лыжах не умеешь кататься, — ухмыльнулся Милан и оттолкнулся сразу двумя палками.

Не пойти ли мне к Лацо Гельдту? Но мама, уж конечно, будет там меня искать. И я не пошёл к Лацо.

— Винцо, Винцо! — окликнул меня кто-то.

Оглядываюсь.

— Винцек, ты разве не пойдёшь с нами? — Мне улыбается дядюшка Тауберт с барабаном. — Гм… С чего это ты тут ходишь? Ты именинник сегодня, мы в твою честь играть к вам придём.

— Правда придёте?

— Ну, понятное дело! К каждому Винценту зайдём. И не только к Винцентам, но и ко всем лесорубам. А ты почему надутый какой-то?

— Да нет, я ничего.

— Ну да, я по лицу вижу.

— Озяб немножко, — отвечаю я дядюшке Тауберту.

— Озяб? Разве так холодно? Ты просто плох оделся. Почему ты не надел зимнее пальто?

— Нету.

— Как так?

— Дома оставил.

— Ну вот я и говорю, что плохо оделся. Мы придём к тебе сегодня, сыграем в твою честь.

— А когда? Когда придёте-то? Вечером?

— Вечером. Сегодня славный такой денёк, — говорит дядюшка Тауберт.

— Где там славный! Холодно!

— Это тебе кажется. Зиму через месяц поминай как звали. Ты погляди, воды-то сколько на дороге!