Кандидат в чемпионы породы - [13]

— Петя, — сказала баба Ната, — а зачем мне искать эти «Жигули»?

— Как зачем? — удивился Петя. — Ведь на них увезли вашего… этого… Варяга. Когда мы стояли под светофором у Петровско-Разумовской, то дядька на «жигуле» выскочил немного вперед, а я остановился, немного не доехав до самого угла. И у него был рыжий сеттер на заднем сиденье, лапами на спинку. Молодой. И он лаял в заднее стекло.

— Он не любит езды в машине, — сказала Наталья Павловна. — Он беспокоился всю дорогу, пока мы везли его неделю назад в «Дубки»… Петя, когда у вас завтра начало работы?

— На линию мне с двенадцати, — сказал Петя. — А у моего дяди в Волоколамске тоже сеттер. И я тоже ох-хотник. Немножко.

— Вы сможете утром пойти вместе со мной в соседний дом и рассказать все это нашему доброму другу?

— Натурально, — сказал Петя.

Оба умолкли.

А минуты через две Наталья Павловна подняла голову, посмотрела на Петю, встала, подошла и начала гладить его по голове, как Митьку, как Даньку:

— Петя! Петя! Петя! Проснитесь! Проснитесь! Хотите — оставайтесь ночевать у нас, но только проснитесь. Я вам дам раскладушку, а утром еще раз напою таким же молоком. Хотите?

— Спасибо, — сказал Петя. — Очень хочу, потому что вы — как моя мама.

Вот таким оказался, если сказать красиво, тот добрый голубь, который около часу ночи, стараясь не беспокоить жильцов подъезда шумом лифта, принес на кухню к Наталье Павловне веточку с листком надежды.

— О! — сказал Алексей Петрович Скородумов, когда Наталья Павловна утром, еле успев отправить Митьку и Данилу в школу, появилась в его лоджии вместе с вестником. — Петя! Нам повезло, что вы засыпались в автодорожный. Ведь тот моряк, который исстрадался в ожидании разговора с городом Великий Устюг, видел, как близ почты останавливались три машины: две — такси, одна — не такси. Поговорю-ка я со своим приятелем, жаль только, что провод у меня короткий, телефон сюда не дотянуть.

И, взгромоздившись на костыли, он прогрохал в комнату к телефону, а возвратясь и уложив свою гипсовую ногу, огорошил бабу Нату двумя бестактнейшими вопросами: нет ли среди знакомых ей людей владельца «Жигулей» цвета «белая ночь» марки 2106 и не живут ли на Верхней Масловке или поблизости даже самые далекие, хотя бы шапочные ее знакомые. И Наталья Павловна даже побледнела — как с ней бывает — от обиды за своих, даже хотя бы и шапочных, знакомых.

Но она честно и кропотливо перебрала в памяти все автомашины, какими владели ее друзья, и ее сослуживцы, и даже родители одноклассников Даньки и Митьки — тех, которых она знала. И точно так же добросовестно перелистала имена, фамилии, лица и даты, а потом не без злорадства доказала Скородумову, какими непристойными были уже сами эти подозрения, вызванные, извините, чьей-то леностью ума — одной привычкой искать кошельки под фонарями только потому, что там светло.

— М-да, — сказал Скородумов. — И больше не посоветуешься. Я же своего товарища поймал буквально за полу плаща. Сейчас он уже на полдороге от Речного вокзала к Шереметьеву. Сегодня суббота — день свадеб. А у него в Ленинграде — любимый племянник… Петенька! Милый Петенька! Но если он все-таки поехал еще куда-то? А?

— Тогда хана, — скорбно сказал Петя менее сиплым, чем вчера, голосом. — Если бы знать, я бы весь номер запомнил. А мне только обидно было: вот выскакивает он на такой новенькой коробочке, подрезает тебя, словно ему на пожар или он на работу опаздывает. А перестроился, как ему надо, и, понимаете, от светофора так поехал, будто ехать ему осталось уже совсем недалеко. Не спеша. Как к дому подруливают.

— Наталья Павловна, дорогая, — сказал Скородумов и стал задумчиво возить костылем по кафельному полу лоджии, — это еще какой-то шанс! Хоть, к сожалению, призрачный. А вообще что мы теряем? Ребятишкам теперь незачем в Тушино и в Медведково за семь верст киселя хлебать. Жажда деятельности у них великолепная. Вот придут из школы и сами решат, что им тут делать и как делать. Им же нельзя говорить, что шансы — призрачны. Для них же тогда все и кончится.

— Знаете что, — сказал Петя, — я бы у трамвайщиков спросил. У водителей. Не проезжал ли кто-нибудь из них в это время по Масловке и не запомнил ли случайно «жигуля» — куда свернул или где поставил машину. Это бы, конечно, лучше мне — я бы свою фуражку надел со значком: они — трамвайщики, я — таксист. Но мне уже скоро в парк и домой надо зайти, на квартиру. Вы извините, я пойду. Можно?

Попрощался и ушел.

— Вожатыми я займусь сама, — сказала Наталья Павловна. — И сразу. У меня сегодня библиотечный день, а уроки у ребят кончаются во втором часу. И я успею до этого.

Баба Ната села в первый же подошедший трамвай — естественно, с передней площадки, чтобы сразу быть около вожатой и на следующей же остановке затеять необходимый разговор. Дверца водительской кабинки была открыта. Пожилая, приятного вида вожатая, судя по тому, как она вручила бабе Нате книжечку билетиков, была в добром настроении — наверное, ехала без опоздания, а быть может, и чуточку раньше, чем нужно, ибо явно не торопилась и, видно, не прочь была даже перекинуться словечком-другим с приятной пассажиркой, заглядывавшей к ней в кабину.