— Каково же содержание темы?
Вот слушайте. — Ефим Тарасович медленно вытер платком лысину. Его безбровое лицо изменилось: он стал строг, во всех чертах выразилась непреклонность и прямолинейность, — Слушайте. Некоторые «ученые» — поняли: «ученые»? — на задворках науки — поняли: на задворках науки? — скулят о том, что на юге области не растет люцерна, Это подрыв системы… Единственной… Вильямса… Надо доказать — понимаете? — доказать надо, что… люцерна там растет. Гм…
— Но если она действительно не растет? — спросил Филипп Иванович. — Тогда как?
— Если вы захотите — она будет расти. Структур-ра! — воскликнул Чернохаров. — Структура… А где ее взять без люцерны?
— Но если она не растет, то какая же структура?
— Если вы захотите — она будет расти, — повторил с нарочитой подчеркнутостью Чернохаров, — И корм… Гм…
— Не понимаю: как это «захотите»? — пробовал возражать Егоров.
— Вы, дорогой, погрязли в колхозе и ничего еще не смыслите.
— Еще бы! — вставил Филипп Иванович.
Чернохаров, не обращая внимания, продолжал:
— Вы должны захотеть, чтобы люцерна росла. Если вы не захотите, то вы не сможете работать. Надо покончить с идолопоклонством перед буржуазной наукой, люцерна должна расти везде. Всюду! — воскликнул он и закончил: — Гм…
Из необычно длинной для Чернохарова речи Филипп Иванович понял все. Он сказал:
— Захочу, Но… захочет ли люцерна? — И пожал плечами.
Чернохаров встал. Голова его, расширенная книзу из-за малости лба и вообще черепной коробки, стала красной. Он обозлился, чуть-чуть попыхтел, пожевал губами, нижняя губа вздрогнула, отвисла, глаза открылись во всю ширину. Он сказал;
— Вам этой темы я поручить не могу. Гм… — И сел.
— Простите! Но ваша тема не в программе. Вот программа, которую дал мне Карлюк.
— Да, Она идет сверх плана, но по линии… По линии, руководимой Карпом Степанычем Карлюком, достойным моим учеником. И все же не могу вам поручить. Не рискую. Гм…
Встал и Филипп Иванович. Надо было уходить.
— До свидания! — сказал он.
— Будьте здоровы, дорогой! — сказал и Чернохаров, глядя уже в окно и не оборачиваясь.
Филипп Иванович направился к двери. Но вдруг Чернохаров обратился к нему, все так же не отрывая взгляда от окна:
— Вопрос. Неужели ученик Чернохарова ничего не вынес из института? Все, что вам дано, покоится на травопольной системе. Неужели ничего не осталось в голове?
— Осталось.
— Что?
— Путаница и… пустота.
— Что-о?
— Пустота, — со сдержанной злобой повторил Филипп Иванович. — Ваши студенты, выходя из стен института, практически не знали сельского хозяйства, а теоретические знания оказывались путаными. Впрочем… — Филипп Иванович безнадежно махнул рукой и вышел.
Ефим Тарасович тяжело зашагал по кабинету, сначала медленно, потом все быстрее.
Не прошло и часа, как вошел Карп Степаныч Карлюк. Он еще у дверей согнулся в дугу. Но что это за дуга получилась, сообразить нетрудно, — она получилась только с тыльной стороны тела, а спереди была заполнена до краев благодаря идеальной полноте тела. Согнувшись в дугу, он произнес:
— Извините за то, что оторвал вас от мышления.
— Приветствую вас, дорогой! Вы очень кстати.
— Я всегда в вашем распоряжении, весь.
— Приняли этого… Егорова… вы?
— К сожалению, я. И по вине главным образом моего зама.
— Вы его хорошо помните… Егорова?
— Еще бы!
— По-моему, он был бездумен, горяч и… Гм…
— И безрассуден.
— Точно. Гм…
— Дрянь.
— Пожалуй. Гм… Как это получилось?
— Неполноценность анкетного материала.
— Возможно. Гм…
— А вы, Ефим Тарасович, дали ему тему?
— Нет. Не рискую.
— Отлично. Я был уверен. Человек он весьма…
— Опасный, — дополнил Чернохаров.
Каждый из собеседников понимал другого с полуслова, поэтому у них бывало часто так: только один начнет говорить, а другой уже завершает мысль совершенно точно.
— Что же вы думаете сделать, Карп Степаныч?
— Исправить ошибку.
— Как?
— Постепенно.
— Исправьте так, чтобы он не совал нос…
— В науку.
— Гм… Его надо…
— Уволить, — дополнил Карп Степаныч.
Гм… И, видимо, он…
— Менделист.
— Очень похоже. Противник в зародыше, Гм…
— Интересно, о чем он говорил у вас?
— Странные вещи говорил… Клеветал на сельскохозяйственную науку. — Тут Ефим Тарасович в задумчивости прошелся по комнате, — Такие люди вообще… Гм…
— Оторваны от науки, — договорил Карп Степаныч.
— Возможно. Гм…
Они помолчали. Уселись друг против друга, побарабанили пальцами по столу. Вздохнули. Карп Степаныч спросил:
— И что же с Масловским?
— Дают кафедру здесь.
— Здесь?! — ужаснулся Карп Степаныч.
— Здесь, — подтвердил Ефим Тарасович.
— Куда же смотрит высокое начальство?
Ефим Тарасович не ответил на этот вопрос, а продолжал:
— Да, здесь. Антитравопольщик, кукурузник на кафедре! — Он попробовал рассмеяться, но только чуть подергал животом, лицо же оставалось неизменным, сосредоточенным.
— Но мы-то, мы, преданные науке люди, обязаны не молчать?
— Обязаны. И знаете, что я вам скажу, дорогой? Масловский менее страшен, чем этот… в ватнике… Егоров. Такому море по колено, ибо ему терять нечего — ему диссертацию не защищать.
— Опасный человек.
— Примите меры.
— Приму меры.
— Если оставлять таких в покое, то они могут нам вырыть… — Ефим Тарасович думал сказать «яму».
