Пал Палыч прослыл в колхозе не то чтобы лодырем, а весьма медлительным, спокойным человеком, которого ничто не тревожит. Считалось, что Пал Палычу совершенно безразлично, что делается в колхозе, как делается и зачем делается. Приедет, например, землеустроитель нарезать новый севооборот, а Пал Палыч скажет:
— Этот на год опоздал. Раньше через год путались, а этот два года пропустил. — И добавит: — Валяй, валяй! Кромсай с божьей помощью.
Больше по этому вопросу он уже ничего не скажет ни на бригадном собрании, ни на заседании правления, куда он, к слову сказать, иногда ходил, но упорно молчал. Если его побуждали высказать свое мнение на заседании или собрании, то он отвечал коротко: «Интересу нету».
Вот этот самый Пал Палыч и встретился Филиппу Ивановичу.
— Здорово, Пал Палыч! — приветствовал он.
— Тпр-ру! — остановил тот кобыленку. А уж потом ответил: — Здоров был!
— Везешь?
— Везу, — ответил Пал Палыч и стал доставать кисет с табаком, видимо располагаясь к длительной остановке.
— Можешь опоздать, — попробовал напомнить Филипп Иванович.
— На! Закури-ка! — Пал Палыч подал кисет собеседнику, будто и не обратив внимания на предупреждение.
Отказать Пал Палычу не было никакой возможности. Филипп Иванович знал, что после отказа собеседник молча свернет кисет, медленно положит его в карман и уедет, так же не спеша и помахивая кнутам, будто и никого не встретил и ни с кем не разговаривал. Конечно, Филипп Иванович взял кисет, свернул цигарку, прикурил и спросил:
— Как там дела-то?
— Где?
— В тракторном отряде.
— Здóрово. Дела идут — сеют.
— Что-о? — удивился Филипп Иванович.
— Сеют, говорю. Овес пополам с чечевикой.
— Да ты смеешься, Пал Палыч?
— Ничего не смеюсь, сеют. План «спустили». Занятой пар будто.
— Но ведь конец июня! — воскликнул Филипп Иванович. — Через месяц — сеять озимые. Когда же он освободится, занятый пар?
— А я почем знаю? Вчера — план. Дополнительно. Ноне сеют… Вот везу воду.
Филипп Иванович взволновался. Он не находил слов и только произнес:
— Черт возьми!
Пал Палыч предложил так же спокойно:
— Може, доехал бы туда? Землю-то мучают.
— Да что же я? Не послушают меня теперь.
— Вона-а! Это почему такое не послушают? Тебя послушают. Это вот меня не послушают. Скажут: «И Рюха туда же!» А Рюха видит, Рюха знает, что хорошо и что плохо. Только на него — ноль внимания. А душа болит. Хоть и нету интересу, а душа болит.
— Болит… — машинально повторил Филипп Иванович.
— То-то вот и оно. Ехать надо.
— Да видишь ли… Сняли же меня. Как мне теперь вмешиваться?
— Вишь ты, как оно! А ты не думай об этом. Наплевать. Если тебе зарплату не платят, то ты уж вроде и не имеешь права? Ты колхозник?
— Колхозник.
— И я колхозник. Я три года получал по шестьсот граммов на трудодень, а работал. А ты уж… сразу. Не-е! Не должон ты об этом думать. С меня спрос один, а о тебя — другой.
— Надо как (можно скорее попасть в отряд, — заспешил Филипп Иванович. — Поехали! — И стал взбираться на бочку.
— Не. Со мной скоро не попадешь. Там, у кладовой, сейчас семена нагружают. Машина пойдет. Ты с ней махни. Подожди тут маленько и — махни. А?
— Пожалуй.
Оба помолчали. Пал Палыч медленно курил и о чем- то думал, глядя вниз с бочки. Потом оказал:
— Як тебе спозаранку ходил. Хотел сказать про это самое. А тебя нету.
Филипп Иванович многое понял здесь, у бочки. Ему стало немножко стыдно за малодушие, прокравшееся в душу там, в поле, по пути домой.
— Спасибо, Пал Палыч! — сказал он, растирая ногой окурок.
— Это за что же спасибо? За то, что я хочу жить лучше? Я, Рюхин Пал Палыч? — И он ткнул себя пальцем в грудь. — Не понимаю. Вот если ты остановишь эту глупость, тебе будет спасибо. — Он помолчал и добавил — А я не в силах.
— Ну поезжай, поезжай. Уже время.
Пал Палыч пошевелил вожжами. Кобыла покачалась, стронулась и повезла. А Пал Палыч, обернувшись, сказал с этакой ехидцей;
— Часам к одиннадцати доеду. А ты тем временем… — Он что-то пробурчал еще, улыбнулся в густые усы, почесал затылок, сдвинул картуз на глаза да так и поехал с надвинутым картузом, будто затаив под козырьком выражение глаз и свои мысли.
Так Филипп Иванович и не дошел до дома.
Вскоре встретилась автомашина с семенами.
— В отряд? — спросил он у шофера.
— В отряд. Садись, Филипп Иванович. Поедем чудо-юдо смотреть: как сеют овес с чечевикой.
— Поедем, поедем! Поспешим давай.
По дороге шофер рассказал, как вчера до полуночи думали в правлении о дополнительном плане занятого пара, как председатель противился ему и как директор МТС обещал председателю «намылить голову» на бюро за саботаж дополнительного плана.
Подъехали к отряду. Филипп Иванович, поздоровавшись с трактористами, взошел на поле, вспаханное в эти дни под занятый пар. Глыбы земли, вывороченные плугом, лежали несуразными комьями, земля была настолько суха, что разборонить ее не было никакой возможности. Сеять в такую землю и в такой срок— бессмысленно и вредно. Филипп Иванович вернулся к будке и спросил у бригадира Боева:
— Вася! Чего ж вы стоите? Есть указание сеять.
— Да вот… жду воду. Должен скоро подвезти. И председатель обещал приехать. — Указав на глыбы, бригадир спросил — Видите?
