Канцлер. История жизни Ангелы Меркель - [51]

«Двадцать лет назад, до падения стены, я даже в самых смелых мечтах не могла представить, что возможно такое, — начала она. — Мне приходилось воображать, какие они — Соединённые Штаты, на основе фильмов и книг, часть из которых тайно привезли мои западные родственники. — Она боготворила не только Брюса Спрингстина и Скалистые горы. — Я влюбилась в американскую мечту. Эта мечта — возможность каждому стать успешным, достичь вершины собственным трудом». Насколько бы несбыточной ни стала американская мечта к концу двадцатого века, Ангела Меркель, которая находилась в 6500 километрах от США, доказала: порой возможно невозможное.

Дождавшись, когда бурные аплодисменты утихнут, она продолжила:

«Сегодня самое время сказать спасибо тем пилотам, которые доставляли по воздуху еду и спасали берлинцев от голода… Спасибо шестнадцати миллионам американцев, которые расположились в Германии за последние десятилетия. Без их поддержки в качестве солдат и дипломатов… нам ни за что не удалось бы преодолеть раскол в Европе… Там, где когда-то располагалась мрачная стена, внезапно открылась дверь, и мы все отправились на улицы, в церкви, за рубеж. Каждому дали возможность создать что-то новое, изменить жизнь к лучшему, решиться на жизнь с чистого листа. Я тоже начала свою жизнь с чистого листа… Да, возможно всё».

В США, где проявления чувств не только приемлемы, но и вызывают восхищение, Меркель могла выражать себя — свою благодарность, свои надежды — свободнее, чем где бы то ни было в Германии. Однако Меркель, которая никогда не делала в выступлениях упор на переживания, включила в свою искреннюю благодарственную речь два важных вопроса. Словно предвидя будущее, она говорила о тех людях по обе стороны Атлантического океана, которые боялись глобализации: «Мы не умаляем чужих опасений. Поэтому наш долг — убедить людей в том, что глобализация даёт огромные возможности международного уровня жителям всех уголков Земли. Ведь глобализация заставляет нас действовать сообща. Союзы и объединения приведут нас к светлому будущему», — продолжала она, озвучивая суть внешней политики своей администрации. В 2009 году эти строчки, возможно, и казались избитыми, однако десять лет спустя они превратились в почти несбыточные.

В конце Меркель поблагодарила двух своих американских кумиров — президентов Рональда Рейгана и Джорджа Буша — старшего — за то, что они помогли Германии объединиться. Канцлерин отметила: «Нет для Европы лучшего союзника, чем Америка, и нет для Америки лучшего союзника, чем Европа». Ни канцлерин, ни аплодировавшие ей слушатели ещё не знали, что воодушевлённый приём со стороны Конгресса США станет пределом достижений Меркель — и, возможно, всей Германии — в отношениях с Соединёнными Штатами.

Бараку Обаме Ангела Меркель доверять не спешила. Понаблюдав за избирательной кампанией обаятельного молодого политика, Меркель не восприняла его всерьёз. Как настоящая лютеранка, Меркель ценила в людях скромность, а среди черт, которые изначально приписывали Обаме, её не было и в помине. Меркель он показался молодым человеком, который повсюду спешит (тот будто сочетал в себе черты Мартина Лютера Кинга — младшего и Джона Кеннеди, благодаря чему в 2004 году покорил слушателей на съезде Демократической партии), которому не занимать обаяния, который делает упор на достижения.

«Поначалу она относилась к нему несколько настороженно. Хотела знать: каковы его планы, каков он на самом деле», — вспоминала Хиллари Клинтон. В 2008 году популярный информационно-политический журнал «Штерн» разместил на обложке снимок Обамы с заголовком «Спаситель или демагог?», и он как раз отражал неоднозначное впечатление, которое сложилось об этой личности у канцлерин.

Кандидат на должность президента США и без того допустил большую оплошность: чтобы показать свою сноровку на внешнеполитическом поприще, он попросил у Меркель разрешения выступить с предвыборной речью у Бранденбургских ворот, на легендарном перекрёстке и бывшей границе между советским и американским секторами разделённого города. Меркель считала, что он ещё не заслужил подобной привилегии. А потому предложила менее легендарное место — возле колонны Победы в берлинском районе Тиргартен. Обама принял ответ с достоинством и обвинил в дерзости своих подчинённых.

Но в итоге, невзирая на выбранное место, берлинский дебют Барака Обамы скорее походил на рок-фестиваль, нежели на политическое мероприятие. Из-за надежды и любви, витающих в берлинском парке летним вечером, выступление Обамы превратилась в своего рода Вудстокскую ярмарку музыки и искусств, только хорошо организованную: 200 тысяч берлинцев заполнили широкую улицу между Бранденбургскими воротами и колонной с позолоченным верхом (известной как Зигесзойле), символом прусской победы в войне девятнадцатого века. К возвышению на синей ковровой дорожке едва ли не подплыл Обама, с широкой улыбкой, которая скоро станет известна всему миру. В ответ на рёв толпы кандидат на пост президента взмахнул рукой, чем вызвал ещё больше ликования. В речи Обамы, возможно, и не было таких запоминающихся выражений, как «Ich bin ein Berliner» Кеннеди или «Мистер Горбачёв, снесите эту стену!» Рейгана, однако и времена были иными: в 2008 году никого уже было не тронуть простыми увещеваниями. Обама взывал к образу совсем иной стены, нежели его предшественники. «Стенам между расами и племенами, коренными жителями и иммигрантами, христианами, мусульманами и евреями не выстоять. Ведь теперь эти стены необходимо снести!» — призывал он. Толпа одобрительно взревела. Слушатели аплодировали громче всего после слов: «Ни одно государство, каким бы крупным и могущественным оно ни было, не справится с подобными препятствиями в одиночку». После того как Джордж Буш восемь лет открыто пренебрегал международными нормами — в частности, развязал разрушительную войну в Ираке без разрешения ООН, поскольку якобы обнаружил «доказательства» наличия у Саддама Хусейна «оружия массового уничтожения», — Обама подразумевал, что Америка станет сговорчивее, что «союзники будут слушать друг друга, учиться друг у друга и прежде всего доверять друг другу».