Канатоходец - [13]
Не могли приходить к нам в гости и санитарные врачи — они считались причастными к торговле со всей ее нечестностью (санитарный врач ведь на многое должен был закрывать глаза, и это оплачивалось).
Против нашего дома жил очень популярный пожилой врач[42], с которым также не могло быть общения — у него был собственный дом, выезд и еще торговый дом[43]. Он, в глазах отца, нарушал независимость врачебной корпоративности, шел на сближение с купеческо-мещанским слоем, властвовавшим над городом.
Близость к философскому анархизму
Да, отец был Его политическая программа (может быть, никогда отчетливо и не осознававшаяся им) состояла в том, чтобы сохранять свое право и право других на островное существование в бушующем море жизни. Право оставаться самим собой, право высказывать свое мнение, не навязывая его другим через власть и насилие. Любая партия в этом смысле ему представлялась неприемлемой. В любой из них он видел прежде всего стремление к самоутверждению, к самовозвышению над обществом. Марксизм ему был чужд еще и потому, что он как этнограф-практик, знающий народ не книжно, а непосредственно, не мог признать представление о приоритете классовой борьбы в развитии общества, в раскрытии личности[44]. Особенно возмущали его высказывания Ф. Энгельса по социологическим проблемам, связанным с этнографией, здесь отец просто начинал выходить из себя.
Дома у нас никогда не было поклонных портретов: ни Николая II, ни Керенского, ни Троцкого — Ленина— Зиновьева (они тогда вывешивались триадой), ни тем более Сталина. Но при жизни матери были иконы, зажигались лампады. Христианское начало сохранялось в доме.
В плане политическом Василию Петровичу, пожалуй, ближе всего был мирный, или — иными словами — философский анархизм П.А. Кропоткина. Ему был близок и сам облик Кропоткина — естествоиспытателя, географа, путешественника. Особенно привлекала Василия Петровича устремленность Кропоткина к проблемам этики (и, соответственно, взаимопомощи) как некоего самостоятельного начала, заложенного не только в сознании человека, но и в самой природе — биосфере[45]. Помню, что Василий Петрович собирался встретиться с П.А. Кропоткиным. Но жизнь распорядилась иначе. В траурный день в Нижегородском университете назначен митинг памяти Кропоткина. С большим докладом должен был выступать там Василий Петрович. В нашу квартиру приходит встревоженная группа студентов — почему профессора нет на месте? Ответ: «Да вот лучина очень сырая — не могу развести самовар, а дети голодные» (нас было трое, когда отец овдовел). Студенты делятся на две группы: одна сопровождает отца в университет, другая остается кормить детей. Доклад был воспринят восторженно — тогда еще не потускнели героические дни революции, несмотря на разруху и голод.
8. Легенда о паме Шипича. Народная магия
Вернемся теперь еще раз к излюбленной теме Василия Петровича — попытке осмыслить народное миропонимание, запечатленное не в привычных нам философских построениях, а в легендах, сказках, поверьях и в самом образе жизни, воспроизводившем их.
Как истинный этнограф, он никогда не выступал против религии, считая ее одним из проявлений человеческого существования. Но был против ограничивающих рамок Православия. Этот мотив, по-видимому, у зырян носил народный характер. Отец не раз рассказывал дома один из вариантов знаменитой зырянской легенды о паме Шипича, противостоящем Стефану Пермскому.
Здесь мне хочется воспроизвести эту легенду так, как она дана в примечании к статье «К материалам по истории материальной культуры Коми», опубликованной в KoMi My, 1925, № 2, с. 15–17 (легенда записана в 1908 г.):
Со мною на пароходе ехало несколько женщин села Маджа в Ульянов монастырь на богомолье. Они рассказали мне: «Знаменитый пам Шипича, очень удрученный переходом некоторых Зырян в православие, сам вырыл себе могилу на берегу Сысолы, лег в нее живым, произнес свои заклинательные слова с обращением к ветру, чтобы ветер засыпал песком его могилу; но в момент, когда свободные и вольные дети Севера свергнут гнет православия, тогда ветер разнесет с его могилы песок, река Сысола омоет берега, тогда он (пам Шипича) с сияющим лицом встанет и поведет свой народ к счастью и к свету разума. Узнав об этом, русское духовенство и главный еретик, Усть-сысольский протопоп, построили на его могиле собор Троицы, чтобы тяжело было дышать паму Шипича. Но близок час победы: вода обрушивает берег, ветер мечет песок, собор треснул в трех местах. Скоро, скоро придет время, когда наш собор со своими иконами рухнет в реку, и восстанет наш вождь пам Шипича. Напрасно протопоп зовет мастеров-архитекторов: они не поправят собора, свалится церковь с иконами и восстанет наш вождь».
