Канарейка в шахте, или Мой друг Курт Воннегут - [6]

В Москве, как всегда, была очень напряженная программа: много встреч, много поездок по городу, театры, визиты в редакцию «Иностранной литературы» и в Библиотеку иностранной литературы, где Воннегут встречался с нашими литературоведами и переводчиками.

А в Ленинград он приехал неофициально, как турист, по пути в Италию из Стокгольма, — и там снова была великолепная золотая осень, спокойные поездки по «Любимому Городу», по его окрестностям, и встречи, как он сказал, «с нашими общими читателями»…

И снова ко дню рождения Курт получил в подарок не «чужой» Версаль, а наш собственный Павловск…

«Все-таки Ленинград — лучший город в мире», — писал он мне из Флоренции.

Он и в Ленинграде говорил, что понял там Гоголя и Достоевского лучше, чем прежде, и что «Мертвые души» в театре имени Пушкина — незабываемый спектакль…

К сожалению, он не видел свой спектакль, поставленный в Москве, в Театре Советской Армии, в январе 1976 года. Спектакль назывался «Странствия Билли Пилигрима» по роману «Бойня № 5». К премьере Воннегут прислал нам телеграмму — она была напечатана в английской газете «Москау Ньюз» по-английски, а в «Известиях» по-русски:

«Никогда я не был так счастлив и горд. Поставьте кресло в кулисах для моей души — мое тело вынуждено остаться дома. Красная Армия спасла мне жизнь в 1945 году[1] и теперь подарила мне театр. Если бы я мог — вступил бы в ее ряды. Вся моя любовь вам, мои сестры и братья по искусству». И подпись: «Курт Воннегут, бывший рядовой американской пехоты, личный номер 12102964».

Обычно в предисловии полагается рассказать не только биографию писателя, но и сделать разбор его творчества, с точки зрения стиля, художественных приемов, словом, «проанатомировать» его романы и рассказы. В некоторых предисловиях даже пересказываются сюжеты этих произведений, и читателю предлагается подробный их анализ, характеристика героев и так далее…

Мне хотелось бы воздержаться от этого и ничего заранее не навязывать нашему умному и внимательному читателю. Можно только еще раз дать слово А. Звереву, чтобы все-таки подсказать, с каким сложным и необычным литературным явлением встречаешься, читая Воннегута:

«Художественный мир Воннегута непривычен. В него надо вникать неспешно и вдумчиво, чтобы понять своеобразие его законов. Его проза производит впечатление фрагментарности. Отношения между героями возникают и обрываются как будто совершенно немотивированно. Связи между бытовым и гротескно-фантастическим планами рассказа кажутся случайными, а финалы рассказываемых историй — неожиданными…

Пожалуй, о прозе Воннегута всего точнее будет сказать, что она многомерна. Суть дела в особой способности художника — передавать тончайшую взаимосвязь тех драматически и комически окрашенных импульсов, которыми насыщена ткань бытия…

Это редкая и специфическая способность. В Воннегуте она развита необычайно. Именно поэтому его романы не укладываются в нормативные жанровые определения. Не сатира, но и не психологическая проза. Не фантастика, но и не интеллектуальный роман и уж тем более — не „реализм обыденного“. Во всяком случае, не то, не другое и не третье в чистом виде. Для прозы Воннегута характерны смещения пропорций и постоянная перестановка акцентов, помогающая запечатлеть мир в его движении, сложности, конфликтности…

Почти во всех романах изложена сущность художественного мировосприятия Воннегута, оставшегося в целом неизменным вплоть до самого последнего времени. Таящаяся в этой философии опасность возведения понятий добра и зла в некие абсолютные и абстрактные категории — очевидна. Все зависело от художественного чутья писателя, анализирующего в такой системе понятий факты реальной американской действительности; были победы, были и срывы. Но задачей для Воннегута всегда оставалось достичь „динамического напряжения“, иначе говоря, сочетать гуманность и правду. Умную гуманность, не подкрашивающую истину во избежание безотрадных выводов. И полную правду, быть может, очень горькую, но не подавляющую убеждения, что в мире неизменно сохраняются человечность и добро… Но когда биологическая катастрофа из отдаленной угрозы превращается в реальность самого близкого будущего, тогда надо что-то делать, и делать спешно. И этот сигнал предупреждения звучит, пожалуй, всего настойчивее в романах Воннегута.

Все дело в готовности противодействовать реальнейшим опасностям, которые возникли перед человечеством в последней трети XX века и ныне уже достаточно широко поняты. В умении им противодействовать. В понимании путей истинной, а не мнимой борьбы за обитаемый и гуманный мир.

Поэтому и все книги Воннегута воспринимаются не только как сигнал тревоги за будущее планеты, но и как выражение веры в человеческий разум и человеческое сердце…»[2]

Остается только добавить, что в своих последних письмах Воннегут много пишет о себе, о своих детях:

«Недавно все мои шесть детей, со своими мужьями, женами, друзьями и подругами собрались у нас, в Нью-Йорке… Младшей дочке — 24, старшему сыну 36 лет. Они все любят Джилл (вторую жену Воннегута, с которой он уже прожил десять лет) и рады, что она так прочно вошла в нашу семью… Я счастливый человек, во многих отношениях. Все мои дети — такие интересные, живые люди. Старший — фермер и краснодеревщик, второй — пилот гражданской авиации, третий — комментатор телевидения, две мои прелестные дочери — художницы, а отец двух моих внуков — Марк — врач и автор большой книги…