Канарейка в шахте, или Мой друг Курт Воннегут - [3]

Что же еще свято?

«„Ромео и Джульетта“, например. И вся музыка…»

Мне кажется, что трудно найти более точное и краткое определение настоящих ценностей, чем это сделал Воннегут в одном из своих предисловий…

В конце 1976 года вышел новый роман Воннегута «Балаган, или Конец одиночеству». Вот что писал о нем один из лучших наших американистов, литературный критик Алексей Зверев:

«Это очень грустная книга, в ней описано физическое умирание планеты, так и не сумевшей обуздать манию технократической рационализации, которая поставила мир перед фактом неостановимой катастрофы. Из всех фантазий Воннегута „Балаган“ — самая горькая, самая жестокая.

И все-таки даже в ней нет беспросветного пессимизма и однозначно негативного восприятия перспектив „прогресса“. Такая позиция всегда оставалась чужеродной художественному мышлению Воннегута. В каждой его книге есть и „другая возможность“. Нереализованная возможность подлинно человечного мира, в фундаменте которого лежит старый, но не стареющий гуманистический идеал.

Найдется эта, если вспомнить Толстого, „зеленая палочка“ и в „Балагане“. Герой книги придумал всемирную конституцию, в которой принцип общественной иерархии заменен принципом большой человеческой семьи. Каждый при рождении получает дополнительное имя — название камня, цветка, птицы — и становится братом всех людей с тем же именем, какое бы положение в обществе они не занимали и каких бы взглядов ни придерживались. И тогда каждый может сказать: „Конец одиночеству!“

Какая простая и до чего же неосуществимая идея! Конечно, и Воннегуту ясна ее наивность. Но самая мысль, что человечество как единая семья (не как толпа одиноких) способно противостоять столь сильным в современном мире тенденциям самоизоляции и саморазрушения, — мысль высокая, принадлежащая искусству истинного гуманизма».

Книга эта сейчас у меня в работе. И снова Воннегут, в предисловии к ней, разговаривает с читателем доверительно и просто, как со старым другом, — о себе, о своей семье, о том, как он воспринимает жизнь. Вот это предисловие, с некоторыми сокращениями:

«Вероятно, мне никогда не написать более автобиографическую книгу, чем эта повесть. Я назвал ее „Балаган“, потому что ее поэтический жанр — комедия положений, как балаганные кинобуффонады минувших лет, особенно комедии с участием Лоурела и Харди, которые я просто обожал в детстве.

Прелесть героев этих фильмов — Лоурела и Харди — заключалась в том, что они оба умели выпутываться из любых испытаний. Они всегда честно тягались с Судьбой, и потому были удивительно милыми и невероятно смешными.

Любовь в этих фильмах почти не играла роли. Правда, там были всякие сюжетные повороты, например, свадьбы, но это дело другое. Это было просто еще одно испытание, из которого надо было выпутаться как можно лучше, как можно смешнее.

Так что не о любви речь. И, может быть, потому, что в детстве, во время Великой депрессии, я упивался этими кинокомедиями, я теперь могу рассуждать о жизни, вовсе не упоминая о любви.

По-моему, это не самое важное.

Что же тогда важно?

Честно тягаться с Судьбой.

В любви у меня есть некоторый опыт, по крайней мере я так думаю, хотя те чувства, которые мне были больше всего по душе, я назвал бы просто „хорошее отношение“. Я к кому-нибудь хорошо относился, иногда недолго, а иногда и очень-очень долго, и тот человек тоже ко мне относился хорошо.

Любовь тут могла быть и ни при чем.

Кстати, никак не могу разобраться, одинаковое ли это чувство — моя любовь к людям и моя любовь к собакам…

Любовь приходит сама. По-моему, глупо искать ее. И мне иногда сдается, что любовь даже может стать отравой…

Хотелось бы, чтобы люди, которым как будто положено любить друг друга, говорили бы во время ссор: „Прошу тебя, люби меня поменьше, но относись ко мне получше“.

Дольше всех в жизни, безусловно, ко мне хорошо относился мой старший брат, мой единственный брат Бернард. Он по-прежнему занимается изучением атмосферных явлений. Вдовец, растит совершенно самостоятельно двух маленьких сыновей. Воспитывает их прекрасно. Кроме того, у него есть еще три взрослых сына.

От рождения природа наделила нас совершенно разными интеллектами. Бернард никогда бы не мог стать писателем. Я никогда не мог бы стать ученым. И так как наши разные интеллекты нас кормят, то мы привыкли считать их какими-то хитрыми машинками, существующими отдельно от нашего самосознания, нашего внутреннего „я“. По складу своего характера мы с братом любим те же шутки, тот же юмор — например, Марка Твена и старые кинокомедии.

Одно время Бернард работал в исследовательской лаборатории компании „Дженерал электрик“ в Шенектеди, штат Нью-Йорк. Там он и открыл, что йодистое серебро может вызвать снег или дождь из некоторых облаков. В его лаборатории царил такой чудовищный хаос, что неосторожного посетителя там подстерегали тысячи смертей.

Инспектор техники безопасности при „Дженерал электрик“ чуть в обморок не хлопнулся, увидев эти джунгли, где было полным-полно скрытых ловушек и смертоносных капканов. Он стал ругательски ругать моего брата. Брат постучал себя пальцем по лбу и сказал: „По-вашему, в моей лаборатории хаос? Вы посмотрели бы что делается вот тут!“