Камышовый кот Иван Иванович - [42]

Засеяли так, что когда цветы расцветают, то всем издалека видны полыхающие узоры ало-золотых ноготков. Эти узоры складываются в слова, будто бы впечатанные в зелень травы. Одно слово — АЛЁША — имя погибшего младенца Кругловых. Четыре других слова — КАМЫШОВЫЙ КОТ ИВАН ИВАНОВИЧ.

…В новом доме Вени и Аси, в детской комнате над кроваткой спасённого котом ребёнка, мальчика Саши, висят в рамках две фотографии. На одной — оба младенца, Алёша и Саша, в коляске. На другой увековечен Иван Иванович.

Фотограф — а им был Коля Брянцев — очень удачно «поймал» нашего героя объективом фотокамеры. Глаза у камышового члена семьи Брянцевых чуть скошены в сторону, а пасть слегка приоткрыта. И кажется, что он улыбается. Но улыбается с лёгкой иронией, словно говоря всем своим видом: да, вот я такой. Другим быть не хочу и не могу. Я такой, я — камышовый. Не нравлюсь? Ну, это ваша печаль…

…Ваня Брянцев, и прежде-то бывший невеликим весельчаком, после всего произошедшего долгие месяцы не улыбался… Жила в нём и тревога за своего старого кореша Веньку — как бы тот не «съехал с глузду», не случилось бы с Шатуном что-нибудь такое, что вернуло бы его к зековскому прошлому. Болела у него душа и за молодую афганку: на её прежние раны пала жгучая соль новых страданий — выдержит ли эту боль Ассия, ставшая Анастасией?..

Но всё понемногу обошлось. Через год после гибели младенца в детской комнате нового дома Кругловых появились ещё две кроватки. Ася опять родила двойню…

…Во дворе дома Брянцевых не стало тише. Ставшему очень солидным псом Малышу принесла потомство весьма породистая лайка, отысканная Фёдором в райцентре. Щенок, который достался Брянцевым, в память о его бабушке был назван Джульбарсом… Малыш доволен жизнью. Вот только иногда с ним происходит кое-что неладное.

В полнолуние он бегает на то место, где когда-то встретил свой последний миг его камышовый товарищ по двору. Малыш садится на угоре, рядом с багровеющими в лунных лучах ноготковыми буквами, изображающими имя его погибшего приятеля — и громко воет на круглый блин, сверкающий в вечернем небе… Но потом пёс бежит домой, и всё приходит в норму.

Ване же Брянцеву, сочувствуя его горю, односельчане иногда поначалу советовали: «Сбегай-ка на челне в камыши — там ведь и впрямь должно проживать твоего кота потомство. Невжель он зря там холостяжничал каждую весну?.. А то возьми там какого малого котёнка, опять взростишь — и, глядишь, замена будет твоему Ван Ванычу…»

Но Ваня в ответ на такие советы и утешения скрипел зубами и отрицательно качал головой. Иногда говорил с горько усмешкой:

— Не, ребята, не будет ему замены. Такому второму коту больше не уродиться! А ежели у него там племя осталось, так что ж… Ежели хоть что-то своё он дитятам передал, вложил в котят своих — кровь сама скажется. Тогда его сыны аль внуки сами сюда и заявятся. Если, говорю, кровь позовёт…

Здесь можно бы и точку поставить.

Однако судьба нашего героя и впрямь была настолько необычной, такой удивительной, оставила после себя столько загадок, что и после его гибели эта судьба тоже самым нежданным и, можно сказать без преувеличения, дивным, волшебным образом отзывается в мире. Отзывается причудливым эхом в судьбах тех людей, среди которых вырос и жил этот кот.

Услышав это эхо, вы поймёте, почему в моём повествовании нужна ещё одна, последняя глава…

9. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ

Начну это послесловие с того, что своих родителей да и многих земляков сильно удивили младшие дети Брянцевых. Удивили их Вера и Федя резкими поворотами своих юных судеб — поворотами, которые они совершили сами, своей волей, без чьего-либо совета или нажима.

Восходящая звезда отечественной математики перевелась в питерский университет — но на заочное отделение. Вернулась жить в Старый Бор — и «пробила», очаровав нескольких меценатов, школу юных математиков в райцентре. Её она одна и ведёт. Иногда слышит за спиной что-либо вроде: «Дура, могла бы за границей альбо хоть в Москве учиться да лопатой валюту грести. А она тут с местным начальством лается да вместе с матерью в навозе роется… Ну, не дура ли?!»

Вера не обижается, слыша такое. Улыбается, пожимает плечами и флегматично говорит: «Что ж, они по-своему правы. Я действительно дура…»

Тасю же очень беспокоит, что её дочь, находясь в том возрасте, когда она, Тася, уже была матерью, и не помышляет о замужестве. Хотя даже по словам тех же любящих позлословить на её счёт землячек, дочка Брянцевых выросла «царь-девицей».

Не так давно в её математической школе провёл несколько уроков её английский знакомый, молодой аспирант одного из оксфордских колледжей. Вообще-то он приехал не в Россию: ему надлежало целый месяц разбираться с молодыми дарованиями в соседнем, теперь совершенно суверенном прибалтийском государстве, куда ещё лет десять назад люди с талабского русского берега ходили на моторках и катерах в гости к родственникам. Теперь это государство непременно хочет готовить свои научные кадры только за океаном, на худой конец — в Западной Европе. Вот и отбирал Верушкин английский знакомец наиболее перспективных студентов-прибалтов для обучения в Оксфорде. Но, зная, что рядом, в десяти верстах, на русском берегу озера живёт девушка-математик, столь понравившаяся ему несколько лет назад во время олимпиады в Лондоне, он решил немного продлить свою зарубежную поездку. С чисто английским хладнокровием преодолел все погранично-визовые формальности — и вскоре испытал немалое потрясение, увидев, что его юная русская коллега за несколько лет превратилась в настоящую прекрасную юную леди. В первые минуты их встречи оксфордский аспирант не мог говорить даже на своём родном языке. Но Верушка, чмокнув его в щёку, тут же на этом самом языке выразила уверенность в том, что её уважаемый коллега посетит созданный ею в провинции центр просвещения. Сами понимаете, каков был ответ потомка Ньютона…