— Я люблю тебя, — прошептала Лия, чувствуя на своих губах тёплое дыхание Ильинского, пахнущее корицей и яблоками. — И хочу быть счастливой. Даже если завтра нам будет стыдно за это.
Кончики прохладных пальцев Вадима Борисовича коснулись её оголённых ключиц.
* * *
— Вадим Борисович, ты куда? — Лия откинула одеяло, сложив на него ноги — в домике было жарко, даже прохладный ночной воздух, пропитанный ароматами костра, хвои и почему-то яблок, который широким потоком ворвался в открытую дверь, не сразу вытеснил тепло.
По телу разливалась сладкая истома, а терпкий запах хорошего табака приятно щекотал нос, впитываясь в чистую кожу и влажные волосы. Тёмная ― черней ночи на улице, фигура Вадима Борисовича в дверном проёме показалась Лие удивительно высокой.
— Покурить, ― в темноте на мгновение вспыхнул жёлто-красный цветок на кончике сигареты. ― Ты же не любишь табачный дым, — Лие показалось, что он усмехнулся. ― Да не бойся ты — я вернусь. ― Тончайшие, почти невидимые клубы дыма окутывали неподвижного Ильинского.
― Куда? ― чувствовалось, что в словах Вадима Борисовича заключено больше смысла, чем просто покурить и зайти обратно в домик.
— Орлов предложил мне работу — с командировкой в свой город, в Академии. Я согласился.
Лия улыбнулась больше себе, чем Вадиму Борисовичу. Она, как и Лазарь, воскресла через четыре дня после смерти, а Вадим Борисович произнёс самые важные слова:
― Я вернусь.
— Спасибо, что спела им, Сирин.
— Спасибо, что показал им «Тайгу», Леший.
