Камикадзе - [4]

Степанов махнул мне приветливо: - Присаживайся. Вникаешь в курс дел?.. Представляешь, что придумали связисты? За информацию о ходе подписки требуют бабки. Ничего себе! Так что сидим в тумане. Его кабинет - такая же комната, как и у нас, только здесь один стол. Вместо второго - диван и еще пара кресел... У бывшего однокурсника трубка у уха, он набирает какой-то номер, там занято, он бьет по телефонным рычагам и набирает снова. - Слушай, - говорю я, - у тебя случайно нет домашнего телефона Прохорова? Он смотрит недоуменно на меня и, не прекращая своего занятия, спрашивает: - Зачем тебе? - Из лаборатории принесли его фотографии. Говорят, завалялись у них... Может, родным пригодятся? Мне они не нужны. Он думает, словно пытается отыскать подвох в моих словах. Я понимаю: Степанову не сладко было с этой историей. Она никак не укладывается в оптимистичность редакционной атмосферы. Моя сердобольная прыть, понятное дело, кажется ему излишней назойливостью... По его мнению, я расплываюсь мыслью по древу. Отвлекая себя от глобальной задачи. Но жизнь приучила его скрывать чувства. Он сосредоточенно роется среди бумаг, находит нужный листок, на нем - домашние телефоны сотрудников. - Бери. Может, потребуется еще кому вернуть фотографии... Но мой тебе совет: лучше бы ты туда не лез. Там у них, понимаешь, и без тебя тошно. Он с укоризной смотрит на меня, и я начинаю чувствовать себя виноватым. Мелким эгоистом, готовым ради того, чтобы вскипятить себе кружку чая, поджечь дом соседа. И я вспоминаю невзначай: Степанов теперь - мой начальник...

Прохорову было за сорок. Снимали его в Моссовете, должно быть, он брал интервью у мэра Попова, потому что на некоторых снимках тот стоял рядом. С десяток фотографий, выполненных холодным редакционным профессионалом. Одну из них, сольную, я вытащил из пачки и оставил себе. Так вот он какой, Прохоров... Обыкновенное лицо человека, занятого работой. Никаких драм прочитать на нем я не смог... Его жена сразу, едва я вошел, пригласила меня на кухню и предложила чаю. Я не отказался. Мы заранее договорились о встрече, но она и не думала к ней готовиться, была в домашнем стареньком халате, без всяких признаков косметики на сером, измученном лице. В проходной комнате два мальчика-подростка сидели на диване, уставившись на магнитофон. Их развлекала Мадонна... Они посмотрели на меня, но без всякого интереса. Я огляделся. Обычная была квартира. Жилище рядовой советской семьи со средним достатком. - Вы меня простите, - начал я осторожно, - никак не могу понять... Жена Прохорова молча налила чай. Было ей лет под сорок, и по всему чувствовалось: она давно уже посвящает жизнь только детям. Какие там любовники! Большей чепухи, глядя на нее, и представить себе трудно. - Мальчишки хорошо учатся? - спросил я. - По-всякому, - сказала она. Было видно - она тяготится моим присутствием, ей даже где-то неприятно оно. Но она подчиняласв условностям, которые говорили - ЕГО НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ НУЖНО ТЕРПЕТЬ. - Владимир Федорович мастерил что-нибудь по дому? - спросил я. - Вы простите... - Что вы все время извиняетесь, - сказала Прохорова устало. Она понимала: я задаю идиотские вопросы, чтобы поддержать беседу. Ей, некрасивой толстеющей женщине, хватало своих проблем. Тысячу раз был прав Степанов, когда предупреждал меня, что тут и без меня тошно. - Ничего он не мастерил. Он марки собирал, до самого последнего дня... Я так и не допил чай. На фотографии она при мне даже не глянула. - Простите, - сказал я напоследок, - мне передали дела Владимира Федоровича... Не осталось ли у него дома каких-нибудь материалов? Если можно, конечно... Чтобы разобраться. - Да... - сказала она. - Меня спрашивали. Я тогда забыла. Возьмите, нам они не нужны. Она принесла старенькую папку без тесемок и протянула мне. Ожесточение проглянуло в этот момент в ее лице, словно протягивала мне змею, по праву принадлежащую мне. Я понимал одиночество этой женщины и постарался поскорее избавить ее от своего присутствия...

Дома я пью чай из другой кружки, домашней. И при помощи кипятка из чайника. К чаю-конфетка ириска. В папке Прохорова полно вырезок из газет, набросков, отпечатанных и подчеркнутых листов. У меня тоже есть похожая, я уложил ее на подоконник, там - кислые плоды моих высоких стремлений. Владимир Федорович работал над повестью или романом, трудно было понять, во всяком случае, это было что-то художественное. Про нелегкую долю газетчика. И вырезки свидетельствовали об этом. Из нашей и зарубежной прессы. О журналистских потерях, о смертях при выполнении долга. Лет этак за пять-шесть. Никому теперь не нужны эти переписанные по многу раз страницы. Ни жене. Ни детям. Ни мне. Ни от одного из них не веяло внутренней тревогой. Это была спокойная вечерняя работа человека, уставшего от ежедневой беготни. Нечто сродни собиранию марок. Про какую-то Сонечку, редакционную "Волгу" и председателя колхоза. Никакого отношения к бурлящей нашей повседневности. Перекладывал странички с внутренним облегчением. Пока не наткнулся на одну бумажку... Мне знакома привычка записывать телефоны и адреса на вырванных из блокнотов обрывках. Уж такая наша профессия, вся в телефонах и адресах. И можно было отложить ее в сторону, если бы не одно обстоятельство. Быстрым почерком на обрывке было выведено: "Кравчук В. А." А следом цифры: 424-67-32. Где-то я уже видел эту фамилию. Это "где-то" еще не стерлось в моей памяти. Вместо имени и отчества-инициалы... Так обычно выглядят данные людей, с которыми не предполагают общаться, но держать в поле зрения которых в какой-то степени необходимо. Передовиков каких-нибудь, чьи фамилии должны появиться в статье. В противном случае имя и отчество - на первом месте. Кравчук В. А. Это же... Точно! Его могилу я видел на Кунцевском кладбище. Валентин Анатольевич, 1959 года рождения... Бедолага, выпрыгнувший, как и Прохоров, из окна и тоже оставивший на стуле розочку. Теперь я знаю его телефон. Но он-то мне зачем, этот Кравчук?.. Он нужен был Прохорову. Только ему. Я не знал, что делать... Штор на окне у меня нет, я подошел к нему, решая философский вопрос: до каких пор со мной будет случаться всякая ерунда? Потом стал прислушиваться. У меня появилось предчувствие, что в коридоре вот-вот затрезвонит телефон. Наверно, бывшая жена сейчас набирает номер, желая перекинуться со мной парой слов. Просто так... У нее была привычка напоминать о себе в моменты, когда я переставал о ней думать, Но телефон молчал. Все-таки моя интуиция ни к черту.