Камешки на ладони - [33]

* * *

Считается, что Пришвин писал всю свою жизнь о природе, о лесе, о погоде, о ручейках, но это глубокое заблуждение.

Пришвин писал только о человеке, о его тончайших переживаниях при соприкосновении с природой, о малейших импульсах, возникающих в сознании, в душе человека в ответ на малейшее прикосновение к природе. Он фиксировал всяческое движение человеческой души и человеческой мысли при взгляде на цветок, на сосульку, на каплю дождя, нависшую на паутине, на тающий снег, на плывущее облако.

Правда, если согласиться, что он писал человека, то писал он только себя, но это и хорошо, ибо он был человеком тонким, обостренным, умным, а главное, что он был большой художник. Зачем нам отношение к незабудке шофера Иванова, описанное Пришвиным, вместо отношения к незабудке самого Пришвина?

* * *

Два отношения читающих людей к Пришвину. Одни его читают очень мало, не читают почти совсем, не могут вчитаться, войти в его мир, слиться с ним и говорят, что это, в сущности, скучно.

Другие – если уж вчитались и вошли в его мир, – читают Пришвина повседневно, живут им, черпают из него, знают наизусть как стихи.

Объективно Пришвин – огромное и уникальное культурное сокровище, а двойственное отношение к нему объясняется совпадением или не совпадением того, что я назвал бы скоростью течения души.

Для того чтобы войти в Пришвина, разговориться с ним, надо замедлить течение своей души. Мы все стремимся куда-то, скачем, бежим, суетимся и мечемся (если даже внешне сидим на одном месте), а нужно замедлиться, присесть рядом с Пришвиным на его символический пенек и никуда не спешить, хотя бы до вечера. Когда теченье вашей души замедлится и сравняется с пришвинским, вы увидите мир его глазами, научитесь понимать его особенную, до сих пор скрытую от вас прелесть.

* * *

Лютик, хотя и ярко-желтый, но все же сам по себе не очень яркий цветок. Купальница и даже одуванчик ярче его. Обычно, когда говорят о любимых цветах, называют ландыш, василек, незабудку, ромашку, а там еще – донник, колокольчик, ночную фиалку, да мало ли… Но недавно разговорились за столом, и Татьяна Васильевна твердо и убедительно заявила – лютик. Лютик – мой любимый цветок.

«Надо же, – подумал я, – лютик попал в любимые».

Но то же самое у меня несколько раз случалось со стихами и рассказами. Про некоторые думаешь: включать их в сборник или не включать? Не очень-то удались. Без них и сборник как будто цельнее, крепче. Потом пожадничаешь и оставишь, не выбросишь. А потом приходит читательское письмо. Оказывается, стихотворение, которое не хотел включать, кому-то (пусть хоть одному человеку) понравилось больше других.

То же самое случается и с людьми. Смотришь – невзрачная, некрасивая девушка, пожалеешь даже ее, а она, глядь, уже замужем первее красавицы. Значит, для самой дурнушки дело не безнадежно. Всегда найдется человек, который разглядит в ней некую, только ему видную красоту и полюбит.

А вовсе некрасивых цветов, как известно, не бывает.

* * *

Метерлинк в своей замечательной книге «Разум цветов» говорит, что отдельное растение, один экземпляр может ошибаться и делать не то, что нужно: не вовремя расцветет, не туда просыплет свои семена и погибнет. Но целый вид разумен и мудр. Целый вид знает все.

Не так ли у нас? Поведение отдельного человека может показаться иногда неразумным и на самом деле бывает таким. Человек спивается, ворует, лодырничает, попадает в тюрьму, пропадает.

Отдельный человек может не знать что-нибудь очень важное, начиная с квантовой теории, биохимии, кончая названием цветка и стихами Блока.

Отдельный Серега Парамонов может не понимать, куда идет дело и какой смысл имеет все происходящее с ним самим и с окружающими его людьми.

Но целый народ понимает и знает все. Он не только понимает, но и накапливает и хранит свои знания. Поэтому он богат и мудр при очевидной скудости отдельных его представителей.

* * *

Все критические статьи четко делятся по назначению на две группы. Одни статьи предназначены для тех, кто не читал разбираемой книги (не смотрел спектакля, не видел картины, не слышал симфонии), и содержат главным образом информацию о новом произведении и оценку его. Другие статьи предназначены для тех, кто книгу читал, спектакль видел и музыку слышал. Эти статьи и должны были бы содержать глубокий анализ, философское осмысление, полемику, обстоятельный разговор с приглашением читателя в собеседники.

Но почему-то большинство наших критических статей обращается к первой сфере, рассчитано не на посвященных, с явным упором лишь на информационную и оценочную стороны.

* * *

Как о последней степени невежества и темноты учителя в начальной школе в конце двадцатых – начале тридцатых годов рассказывали нам о бабках-знахарках, прикладывающих к пораненному месту обыкновенную паутину.

Мы содрогались, верили учителям и возмущались темнотой бабок.

Теперь, когда науке стали известны сильные антисептические свойства паутины, позволительно спросить, кто же тогда был темнее: учителя или бабки?

* * *

Лесков – явление в литературе исключительное.

Он имеет право на существование, и даже отрадно, что он существует. Но представим себе, что все стали писать так же далеко от нормы, так же своеобразно, как и Лесков.