Камер-фрейлина императрицы. Нелидова - [23]

   — Вы говорили о прогулках, государыня. Тут лошади потребуются.

   — О чём вы, Иван Иванович? Пешком побольше пусть ходят. К морозу и непогоде привыкают. Иначе что за общение с натурой — на нём Руссо справедливо особенно настаивал.

   — Малы они ещё. Может быть, когда подрастут?

   — Тогда поздно будет. Вон как сестрица ваша Анастасию избаловала: каждого ветерка боится, чуть что в пелеринки кутается.

   — Я не мог вмешиваться, государыня, передоверив девочку герцогине Гессен-Гомбургской.

   — И то верно. Зато здесь начинать будем с чистого листа и без помарок. Вот почему так важно, чтобы никаких каникул, никаких поездок к родителям и родственникам не было. Двенадцать лет пройдёт, тогда никакие родственники натуры их изменить уже не сумеют. Опять вздыхаете, Иван Иванович? Похоже, ролями мы с вами обменялись. Вы хуже старой нянюшки монастырок защищаете, а я как лихой гусар порядки навожу.

   — Что делать, государыня. Моё детство...

   — Мы не будем здесь вдаваться в подробности нашей жизни. Главное — занятия. История, география, литература — с ними всё понятно. Но девочки должны учиться вести домашнее хозяйство. И не забывайте все виды искусств. Тут нужны безукоризненные учителя высокого искусства и безупречного поведения. Никаких дурных примеров! Никакого легкомыслия!

   — Вы имеете в виду, государыня, танцы, пение?

   — Конечно, но не только. Мы с вами должны сделать всё, чтобы у девиц появилась красивая осанка, легче стала походка, более плавными стали движения. Думается, здесь не обойтись и без сценических представлений. Всему этому их должны научить актёры, как Анастази занималась у мадемуазель Клерон. Это великолепная мысль. И ещё рисование. Непременно рисование. Государь Пётр Великий вводил рисование даже у будущих хирургов. Мы последуем его примеру.

   — Но у меня, государыня, один вопрос. Мадемуазель Клерон научила Анастази декламации, и вы сами хвалили мою девочку за это умение. Анастази превосходно декламирует перед зрителями. Так почему бы и нам не дать монастыркам возможность ставить небольшие балеты, пьески, разыгрывать представления не только на уроках, но и для публики? Я уверен — успех будет обеспечен.

   — Зачем вам это, Иван Иванович?

   — Очень просто, государыня. Если вы даже станете приглашать публику на экзамены, особенного эффекта не будет. В лучшем случае короткие похвалы. А театр, настоящий театр — он станет визитной карточкой всего института. Вы делаете благое дело, государыня, и оно должно получить достойный резонанс. Надо заставить общество о нём говорить, им восхищаться, в чём я не сомневаюсь.

   — Ну, что же, это неплохая мысль. Но как скоро эти крошки станут способны соревноваться с актёрами?

   — Надо полагать, всего через пару лет. Всё будет зависеть от искусства учителей, а у нас есть богатый выбор. К тому же можно внимательнее присмотреться к тем, кого мы будем принимать в институт. Надо будет обратить внимание на миловидность, ловкость, врождённую непринуждённость.

   — Но вы забываете, мы хотим помочь обедневшим дворянским семьям.

   — Вы хотите напомнить мне, государыня, о благотворительном начале? Я никогда не забываю о нём, но, по моему разумению, одно не помешает другому. И потом я вспомнил, государыня, нашу первую оперу на русском языке — «Кефал и Прокрида» по пьесе нашего несравненного Александра Петровича Сумарокова.

   — И на музыку любимца покойной императрицы. Ещё бы не помнить — предмет восхищения Елизаветы Петровны. Сколько времени ни о чём, кроме неё, императрица не была в состоянии говорить. Этот восторг должны были изображать все мы.

   — Но ведь, государыня, её исполнители были совсем юными, дай бог, если 13—14 лет. И исполнительница заглавной роли Белоградская, и Гаврилушка Марцинкевич. И это при очень посредственных учителях. Мы же сыщем превосходных. Костюмы им могут шить самые лучшие театральные портные, я уж не говорю о декорациях.

   — Иван Иванович, умерьте ваш пыл и вообразите, сколько вам ещё придётся ждать вашего триумфа. А пока давайте займёмся куда более практичным делом — туалетами монастырок.

   — Государыня, камлот на платья уже выписан из Англии по тем расцветкам, какие вы выбрали. Младший возраст — платья кофейные или коричневые. От пяти до семи лет они и в самом деле будут самыми практичными. Вот только слишком мрачными, да ещё при глухом фасоне. Кажется, дети...

   — Не берите на себя несвойственной мужчине роли, гадкий генерал. Да, платья будут тёмными, чтобы реже приходилось их чистить. Да, самого простого покроя и непременно из шерсти. Зато к ним у девочек будут белые передники и цветные пояса, которые должны служить их владелицам три года. Девочек необходимо приучать к бережливости, которая здесь совсем не принята. Во втором возрасте — от восьми до десяти лет — камлот может быть голубым, в третьем — от одиннадцати до тринадцати — серым. У всех те же пояса и те же передники. А вот уж у выпускного возраста мы допустим белые платья. К этому времени, надо полагать, наши барышни научатся не только бережливости, но и аккуратности.

   — Но вы разрешили, государыня, сделать им и шёлковые платья.