Камер-фрейлина императрицы. Нелидова - [152]
Арсенал меня не занимал никогда. И я не слишком притворялась, отказываясь под любым предлогом от его посещений, на которых настаивал император. В конце концов, я оказалась права. Ценнейшее древнее оружие уступило место собранию оловянных солдатиков, которых преподнёс государю Ростопчин, сразу же приобретя тем полное расположение и доверие его высочества. И не подумай, что Ростопчин сам составлял его собрание — он получил весь этот хлам в уплату карточного выигрыша в Берлине. Как будто знал, что такой пустяк определит всю его жизненную карьеру. Пути Господни неисповедимы, тем более неисповедимы пути дворцовых интриг, симпатий и антипатий.
А сколько было в Арсенале других смешных пустяков, напоминавших скорее Кунсткамеру времён Великого Петра! Вообрази себе и мундиры почивших государей, и минералогические коллекции, и зоологические курьёзы, и уж совсем нелепый огромный магнит, притягивающий якорь и когда-то поднесённый императрице Екатерине заводчиком Демидовым.
Но я готова тебя пригласить туда, где должна была кипеть настоящая дворцовая жизнь. И где она никогда не кипела. Большой пустой аванзал и Белая зала! Это сердце дворца, откуда для императора открывался путь на большой центральный балкон. Он мог там принимать парады. Мог, при желании, произносить речи. Мог просто давать себя созерцать. Но главное — мраморы. Великолепные, вставленные в стены мраморы. Не древние — таких в Гатчине наперечёт. Сделанные по заказу у нынешних художников, которым изменяло не столько мастерство, сколько вкус: слишком многолюдные композиции, слишком тесные, обвешанные драпировками толпы.
Я не стану тебя задерживать в Тронной императрицы — я никогда не разделяла её вкусов. Зато за ней, через маленькую проходную комнату, можно попасть в Греческую галерею с чудными панно Гюбера Робера. Ты полюбопытствуешь об обстановке моей квартиры, а она была достаточно вместительна и очень уютна. Я отвечу: моим остался XVIII век. Больше того — времена на переломе вкусов Елизаветы Петровны и Великой Екатерины. У меня висели одиннадцать головок кисти Ротари. Император говорил, что в каждой из них он угадывал черты моего характера. Это не соответствовало действительности, но всегда было приятно слышать.
Тебе будет интересней войти в Тронный зал императора, каким он был когда-то. Знаешь, государь не терпел красной с золотом обивки, приличествующей престолам во всей Европе. Он предпочёл оранжевый бархат с серебряным позументом, который куда меньше бросался в глаза, хотя и не казался достаточно нарядным, заставлял вспоминать о патине времени, лёгком слое пыли и давно прошедших временах. Помню, как Александр Петрович Сумароков рассказывал, что наши предки в XVII веке спали на оранжевых простынях, алых подушках и накрывались чёрными атласными расшитыми яркой вышивкой покрывалами.
Знаешь, в этом было что-то нарочитое: солдатская скромность покоев императора и ошеломляющая роскошь комнат, особенно опочивален императрицы. Непременная кровать с перегородкой — от всей остальной комнаты. Конечно, никаких утренних приёмов за балюстрадой не было и в помине. Зато резная балюстрада заканчивалась огромными кобальтового фарфора вазами с бронзовыми украшениями. В Михайловском замке император пожелал, чтобы перегородка была вообще из массивного серебра. А голубой, протканный серебряной ниткой шёлк балдахина, заказанный в Лионе, обои!
Императрица требовала, чтобы фрейлины приходили в её опочивальню. Чтобы видели любовь к ней императора. Любовь, пересчитанную на огромные суммы... Зачем? Зачем это нужно было ему? Не знаю. Храм, где приходили на свет почти каждый год его дети... Может быть, поэтому.
Бюсты её родителей. Её собственные. Детей — великих князей и княжон. Безделушки из тех, которые должны были, по всей вероятности, напоминать Вюртемберг. И маленькая, совсем маленькая дверь, почти дверца на тёмную, голую лестницу, едва освещённую скупыми фонарями. Каменные витые ступени. И покои императора — он имел обыкновение сразу поворачивать ключ в замке. Никаких неожиданных посетителей. Никаких лишних прогулок...
Иностранцы любили повторять: «Обожаемый принц, немыслимый деспот».
В его комнатах... Приёмная. Полутёмная. Малиновый с белым штоф на окнах. Зеркала в простенках. Белая кафельная печь в углу. Несколько картин в простых рамках.
Кабинет... Опочивальни у него не было — в том же кабинете втиснутая в угол походная кровать. Так было в Павловске. Так осталось в Гатчине и было задумано с самого начала в Михайловском замке. Он не хотел ни великокняжеской, ни императорской спальни. Эту кровать из Михайловского замка императрица отправила в Павловск, поставила в соседней со своей опочивальней комнате. Нетронутой. Тщательно застеленной. Покаяние — для всех? Утверждение символа супружеской верности — для всех? Ещё одна безделушка. Только заслонённая ширмой: можно показать, можно не вспоминать.
Она знала, что непонятно зачем собрались на ночь глядя все сыновья и офицеры[27]. Случайно ненадолго вышел старший — Александр. И прежде всего — она сама. Не заходя в спальню.
Самая простая походная кровать. Истрёпанная ширма орехового дерева с зелёным шёлком. Простой стул — на него император вешал мундир и складывал одежду. Высокие ботфорты на шитом шерстью коврике. В амбразуре окна градусник в позолоченной рамке. Очень важный. Один из необъяснимых капризов его величества. В комнатах должно было быть 14 градусов по Реомюру при непременно холодной печи — он спал к ней головой. Никакие шутки не помогали. Камердинеру приходилось то натирать градусник льдом, то согревать в руках. Император был безразличен к холоду. Главным оставался столбик ртути. И его приказ.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Новый роман известной писательницы-историка Нины Молевой рассказывает о жизни «последнего фаворита» императрицы Екатерины II П. А. Зубова (1767–1822).
По мнению большинства историков, в недописанном завещании Петра I после слов «отдать всё...» должно было стоять имя его любимой дочери Анны. О жизни и судьбе цесаревны Анны Петровны (1708-1728), герцогини Голштинской, старшей дочери императора Петра I, рассказывает новый роман известной писательницы Нины Молевой.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
Роман Е. Холмогоровой и М. Холмогорова «Вице-император», повествует о жизни видного русского военачальника и государственного деятеля эпохи Александра II Михаила Тариеловича Лорис-Меликова (1825-1888). Его «диктатура сердца», блистательная и краткая, предоставила России последний шанс мирным путем, без потрясений перейти к цивилизованному демократическому правлению. Роман «Вице-император» печатается впервые.Холмогорова Елена Сергеевна родилась в Москве 26 августа 1952 года. Прозаик, эссеист. По образованию историк.
Вошедшие в том произведения повествуют о фаворите императрицы Анны Иоанновны, графе Эрнсте Иоганне Бироне (1690–1772).Замечательный русский историк С. М. Соловьев писал, что «Бирон и ему подобные по личным средствам вовсе недостойные занимать высокие места, вместе с толпою иностранцев, ими поднятых и им подобных, были теми паразитами, которые производили болезненное состояние России в царствование Анны».
Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»(Дневник императора Александра II,22 мая 1880 года).
Известный писатель-историк Валерий Поволяев в своём романе «Царский угодник» обращается к феномену Распутина, человека, сыгравшего роковую роль в падении царского трона.